Живые камни

(Опыт осмысления проблемы всеединства)

1. Точка зрения

Проблема всеединства ставит перед человеком вечные вопросы. Это вопрос первоначала и вытекающий из него вопрос о соединении в первоначале материального и духовного. Ответ на эти вопросы непосредственно связан с вопросом о самом человеке, поскольку он ощущает свое всеединство как возможность, без реализации которой не может ответить о смысле собственного существования.

Конечно, вопрос первоначала первичен, ведь материалистическая наука, отбросив духовную составляющую, тем не менее, не смогла ответить о причине возникновения вселенной. Как впрочем, и наоборот, растворение материального в идеальном, не дает возможности эту причину осознать.

Иконой всеединства, а значит и символом всех вечных вопросов является «Точка». Что такое «Точка» не знает никто. По крайней мере, математика и геометрия снимают этот вопрос, просто кладя «Точку» в основание науки, не давая ей определения. Не имея ни размеров, ни формы, точке все же пытаются приписать координаты, хотя странно говорить о положении чего-то обладающего «нулевой размерностью».

В измерении человеческого сознания, «точка зрения» является тем аналогом неопределимого понятия «точки» из которого, тем не менее, ткется пространство мировоззрения.

Точка зрения всегда предполагает наблюдателя, его взгляд и в своем частном значении предполагает отдельное суждение или мнение на какой-то вопрос. Но с точки зрения человека как существа целостного, «точка зрения» всегда стремиться выразить именно всеединство, стать «оком Бога». В этом ракурсе «точка зрения» становится синонимом «парадигмы», первичного образца, источником размерности. Поэтому правильная «точка зрения» обязательно должна включать в себя и абстрактно всеобщее и конкретно повседневное.

Самым адекватным изображением «точки зрения» является рисунок глаза с точкой зрачка. Собственно если «всеединство» мы можем выразить просто «точкой», то всеединство в человеке «точкой в кругу глаза».
«Глаз с точкой» или «круг с точкой» универсальный символ выразить другой аспект всеединства: соответствие части и целого, малого и великого. Собственно человек всегда себя ощущал неким «малым» соединенным с тем «великим», что окружает его, то есть космосом, небом. Причем в своем внутреннем самоощущении эта конструкция претерпевает инверсию, поскольку в восприятии как раз небо становится тем «малым», что умещается в «великой» душе человека. Взгляд человека, устремленного в небеса, точка его зрачка, в котором собирается полнота небес, есть зримое воплощение отсутствие ответа на вечный вопрос, как это вообще может быть? Причем восприятие неба в полноте человеческой душой ставит вопрос именно о двойственности самого взгляда, воспринимающего не только астрономический объект, но и скрытый невидимый духовный мир, также символизируемый небом.

 

2. Русская точка

Вот как про это восприятие неба писал русский певец всеединства А.Ф. Лосев:

«Небо есть, прежде всего, место горнее и достойнейшее. Оно — место умное, а потом уже физическое. Ум есть отнесение себя к себе же, бытие центриро­ванное само на себя, самосозна­ние, и его символ — шар и это не просто геометрический образ, но умно-символическая структура. Прежде всего, надо пом­нить, что все умное в отношении физического есть некий бесконечный предел, к которому физическое, сколько бы ни приближалось, никогда не может приблизиться так, чтобы расстояние между ними равнялось нулю. Умный предмет есть бесконечность, бесконечно большое число. Но пред­ставим себе шар, у которого радиус бесконечно велик. Чем больше радиус, тем изгиб окружности круга делается все меньше и меньше. Когда же радиус круга делается равным бесконечности, то совершенно ясно, что окружность пре­вращается в прямую линию. Поэтому Небо, есть такой шар, который имеет окружностью прямую линию. Далее, прямая линия, продол­женная в бесконечность, разрастается все больше и боль­ше в своей длине; наконец, когда она станет действи­тельно бесконечно большой, она вновь вернется в эту точ­ку, от которой мы ее стали проводить. Другими словами, прямая бесконечная линия есть такая прямая, расстоя­ние между концами которой равно нулю. А это значит, что на Небе прямая линия равна точке. Где центр Неба? Небо — шар. Этот шар имеет беско­нечно большой радиус. К бесконечности нельзя ничего прибавить такого, что сделало бы ее еще больше, ибо она уже охватывает все. Равным образом, ничего нельзя и от­нять от бесконечности, раз она — именно бесконечность. Но это значит, что как бы мы ни укорачивали радиус не­бесного шара, т. е. какую бы точку ни брали на этом ра­диусе, она будет вполне равноценна самому центру. Дру­гими словами, центром Неба является и то, что посредине его, и то, что вообще внутри его и даже любая точка его окружности. Центр небесного свода находится решительно везде, и любую его точку необходимо считать центром» (А. Ф. Лосев, Миф-Число-Сущность. М. 1994 с. 247-249).

Здесь Алексей Федорович как раз показывает, что в человеческом взгляде на небо происходит отождествление шара и точки, так что одно является выражением другого. Более того, каждая точка шара является центром его самого, хотя на самом деле, мы понимаем, что центром неба является точка совпадающая с взглядом наблюдателя.

«Всякая точка бурлит своими смысловыми энергиями, и таит в себе и те целостные структуры, которые из нее излива­ются и которыми она управляет. В ней есть свой не­подвижный центр, но в ней есть также и шар, кото­рый единообразно вокруг нее расположен. Точка есть и выражающая мощь всякого цельного бытия и само это цельное бытие, которое является результатом ее выразительной потенции. Точка — прекрасна» (А. Ф. Лосев, История античной эстетики, т. 7. Кн. 2 М. 2000 с.183-185).

Небо это сфера, поверхность которой нигде, а центр – везде. Это же определение умного взгляда. Небо, ум и точка составляют иерархию всеединства, когда задача ума быть посредником, по свертыванию неба в точку и развертывания точки в небо.

 
3. Греческая точка

Геометрическое определение точки как чего-то «ли­шенного частей» недостаточно и вторично. Греческий философ Евклид именно и определяет точку как то, что не имеет частей. Для геометрии, возможно, это и правильно. Но для философии этого совершенно недостаточно.

Дело в том, что конкретно взятая геометрическая точка всегда есть граница между разными частями прямолинейного отрезка. Как же то, что не имеет частей, может быть границей? Точка есть прин­цип деления прямой не только в одном направлении, но и в лю­бых других направлениях, а таких направлений существует беско­нечное количество. Поэтому точка оказывается не только общим понятием неделимости, но оказывается и вполне делимой, и делимость ее бесконечна. Благодаря точке, поскольку она везде относится к разному содержанию, все мыслится раздельным. Но, благодаря той же точке, которая везде остается сама собой, все раздельное обязательно мыслится как единство. В этом отношении точка совпадает с тем что неоплатоники называют первоединым, но в отличие от не участвующего первоединого, точка, наоборот, есть такое сверхбытийное единство, в котором все бытие участвует, чтобы вообще быть чем-то единым, и чтобы вообще существовать. Что касается космоса, то он представляет собой не что иное, как единую точку, откуда и возникает шаровидность космо­са, управляемая единым центром. Космическое круговращение — это прекрасный образ того, чем является точка и в своей недели­мости и в своей потенции быть принципом бесконечно разнооб­разной делимости.

Сократ в диалоге «Кратил» говорит: «Имя Уран, прекрасно выражает “ взгляд вверх”, который, по словам людей, изучающих небесные явления, сохраняет в чистоте человеческий ум» (Диалог «Кратил» 393 с).

«Мы все составляем одно. Но мы не ведаем об этой общности, ибо обращаем свой взгляд вовне, вместо того, чтобы обратить его к точке. Мы все подобны лицам, повернутым наружу, но связанным изнутри с единой вершиной. Если бы могли вдруг обернуться… то увидели бы одновременно Бога, себя и все сущее» (Плотин, VI Эннеида 5, гл. 7).

Если «философия» это «любовь к мудрости», то вся греческая философия была влюблена в точку, потому что не могла найти ничего прекрасней и мудрее её. Хотя возникала проблема, ибо смотрящий философ в своем стремлении к всеединой точке в какой-то момент терял свой взгляд, ибо его зрачок совпадал с всеединством, а значит, исчезал и сам философ, и его взгляд, и его ум, и само всеединство. Возникал вопрос и о «теле философа». Ведь «умное восхождение» к всеединому предполагало этакий процесс рафинирования, когда чистая мысль постепенно сбрасывала свои грубые оболочки, пока чистая сахаринка зрачка не растворится в небесном закатном чае. Поэтому греческая мысль практически не знает никаких психотехник и не знает, что делать с телом.

 

4. Китайская точка

Но вот на другом конце Евразии, в Поднебесном царстве, та же тема «точки» и «взгляда на небо» имела другую историю.
Центральная категория китайской культуры – Дэ, переводимая обычно как «Благо», в своей основе имела иероглиф изображающий взгляд устремляющийся вверх, на Небо.

Насколько совпадают значение китайского иероглифа Дэ с греческим словом «благо»?

«В отечественной синологии имела место полемика по поводу отождествления даосской категории “Дэ” с другим понятием классической европейской философии “agathon” (“благо”). Во-первых, благо у Платона – наивысшее беспредпосылочное начало, тогда как Дэ вторично, ибо имеет в качестве своей предпосылки Дао; появляясь “после” него и взращивая порожденное им (“Дао дэ цзин”, § 38, 51). В этом отношении более близки Дао и благо, оба они отождествляются с Единым и представляются дающими существование всем вещам. (Гусейнов А.А. История этических учений, Гл.3.2).

Здесь мы видим то различие, которые замечали и греки. Само «всеединство» невыразимо и единственно, что его может выразить, так это первичный сдвиг внутри самого всеединства, чем и является «точка». Поэтому само всеединство на китайской почве называли «Дао», а его выражение в мире – «Дэ». Каково же взаимоотношение между «всеединством» и его выражением – «благой и прекрасной точкой»? В греческой философии на этом вопросе не заостряли акцента, в то время как в Китае вопрос об этом привел к культурному и цивилизационному расколу, не преодоленному до сих пор.
Речь идет о различном восприятии «конфуцианцев» и «даосов». Конфуций считал, что Дэ есть естественное проявление, эманация Дао, так что между Дэ и Дао нет принципиальных и сущностных различий. Задача только найти и осуществить Дэ в своем сердце, и это и будет достижением Дао. Так что Конфуций даже перестал различать то и другое, говоря о достижении «Дао-дэ».

Против этого-то и восстал Лао-Цзы. Он сказал: «Утрачивая Дао, обретаешь Дэ» (Дао Дэ Дзин, чжан 38). То есть смысл не в стяжании Дэ, а в избавлении от нее ради достижения Дао. Дэ по Лао-Цзи есть не выражение, а вырождение Дао, его утрачивание.

Конфуций, двигаясь снизу к всеобщей причине существования, видит в Дэ благость. Лао-цзы, двигаясь сверху, видит в Дэ отпадение от всеединства.
Исходя из разного подхода, совершенно по разному Конфуций и Лао-Цзы понимали Дао.
Собственно иероглифы Дао и Дэ можно представить как варианты одного иероглифа, ибо в их основе лежит изображение взгляда.

Можно сказать, что в «конфуцианстве» Дэ поглотило Дао, что привело «конфуцианство» к морализму, государственному кодексу поведения и социальным утопиям. В «даосизме» же Дао поглотило Дэ, что привело к мистицизму, алхимии, магии и асоциальности.

Тем не менее, именно «даосизм» поставил вопрос о сведении человеческого тела в точку. Тело, как выражение Дэ требовало собирания и не только ум, сбрасывающий лишние оболочки, но весь человек должен был раствориться в Дао. В осуществлении этого и разрабатывались даосские психотехники по «возрастной регрессии» и собирание человека в семенном начале Цзин. В самом названии «библии» даосизма «Дао-Дэ-Цзин» уже зашифрована структура мира, где Дао – неизъяснимое начало, Дэ – проявление этого начала в мире через человека, а Цзин – одновременно и канон и синоним человеческого начала, этимологически обозначающим очищенное, обработанное зерно, а так же означает концентрированное, и очищенное человеческое созерцание.

Исключительная заинтересованность даосов состоянием утробного развития привела к открытию меридианной системы. Так что акупунктурная точка есть манифестация Дао на теле человека. Задача даосских практик слить человека в первоначальную «акупунктурную точку», в последний исчезающий взгляд, брошенный на мир. Торчащая из точки акупунктурная игла зримо изображала иероглиф Дэ, только не смотрящее на небо, а смотрящее на входящее в зрачок острие иглы.

Вырождение и профанация китайских даосских практик привело к возникновению «китайской медицины», гимнастики Ци-Гун, китайской живописи и боевых искусств. Даосы не отрицали, что их практики побочным эффектом могут иметь здоровье и долголетие, только не видели в этом никакого смысла, поскольку «внешнее здоровье и благополучие» только еще дальше уводило человека от пути-Дао.

Все последующие многовековые напластования совершенно затмили смысл «акупунктуры» для самих китайцев, что увлеченно тыкают в разные части тела, пытаясь стабилизировать распадающуюся человеческую структуру.

Тем не менее, именно само название «Дао Дэ Цзин» зафиксировало китайский вариант размышления над тайной взаимоотношения между «всеединством, человеком и исчезающее малым», между «небом, взглядом и точкой».

 

5. Этимология точки

Русское слово «точка», происходит от корня «точь» с уменьшительным суффиксом. По действию корень «точь» связан с процессом ткачества. Однокоренные слова «точка», «ткнуть», «точно» и «ткань» открывают нам интуицию взаимосвязи нулевой размерностью прокола и связанного с ним разворачивания размерного пространства ткани. Причем эта аналогия распространяется не только на «ткань пространства», но и на «ткань человеческой судьбы», не даром в мифологии богини судьбы: норны, фаты, мойры – ткачихи.

Однако можно сказать, что в корне: «тк (тч)», буква «к» также является уменьшительным суффиксом, тогда фактически в слове «точка» идет как бы два одинаковых уменьшительных суффикса со смыслом что-то вроде «точнехохонько или «точь в точь». Так языковыми приемами хотелось показать уменьшающуюся точность точки.

В итоге у нас остается только корневая буква «т», за которой скрывается указательное местоимение: «тъ» (то, те, та, ты) с тыканьем указательного пальца в нужную сторону. Это же местоимение «тъ» стало участвовать и в словообразовании глагола.

«Глагольное окончание «ть» генетически происходит от указательно-местоименного члена, который, присоединяясь к глагольной форме, придавал ей значение определенности, тогда как формы без этого окончания выступали как неопределенные» (Историческая грамматика русского языка, с.322).

К этому же указательному местоимению восходят и англо-немецкие определенные артикли: «the» и «das», что соответствует русскому слову «то».

Тоже происхождение имеет и греческое «to» местоимение и артикль среднего рода или английское «it – оно». Даже в китайском языке показатель прямого дополнения звучит как «дэ» и имеет значение «должно», которое впоследствии развилось в философские понятия «Дао» и «Дэ».

Сюда же относится и предлог прямого дополнения в иврите אֶת (эт). Эта частица ставится именно в том случае если дополнение четко определено, т.е. если оно точно известно.

В санскрите «ат» – это указательно-местоименная частица со значением «идти, очень, сверх».

«Точка» как знак препинания указывает именно на смысловую завершенность фразы, и долгое время был единственным знаком в древнерусской письменности. Летописцы любили заканчивать главу, постепенно укорачивая длину строки, так что получалась из слов перевернутая пирамидка и в конце ставили точку, как фундамент, на котором зиждется все строение текста.

Финикийцы ставили букву «т» (тау) последней в алфавите и обозначали ее в виде «креста», т.е. перекрестием указывали точку. Откуда такая графика этой буквы, и о какой точке она хотела нам сообщить? Сейчас доказано, что финикийскому алфавиту предшествовал угаритский алфавит, находящийся под влиянием шумеро-аккадской клинописи.  Угариты же для графики буквы «т» взяли клинописный знак «ти» в виде креста и восходящего к изображению стрелы. Той самой стрелы, что поразила чудовище Ти-амат, что и дало начало всему миру, с точки зрения шумерской традиции.

От Угарита посредством Финикии  подобная графика буквы перешла и во все языки с заимствованной от них графикой.

В ивритском и арамейском языке буква «т» (тав) также стала последней. Иисус разговаривал на арамейском языке, и когда Он говорил «Я Альфа и Омега» (От.1.8.,10.), Он, конечно же, говорил «Я «алеф» и «тав». А поскольку графика «тав» связана с «крестом», то графика этой буквы получала дополнительный символизм связанные с «распятием» и «спасением творения».

 

6. Точка всеединства

Из всего этого разнообразного материала, тем не менее, вырисовывается некая единая картина. Человеческое сознание всегда чувствовало связь между «исчезающее малым» (точка) и «исчезающим большим» (небо) и размышляло о способе их соединения.

По сути «точка» и «безграничность» это одно и то же кроме факта «сворачивания – разворачивания». Точка – свернутая бесконечность, а бесконечность – развернутая точка. Но каким образом и за счет чего происходит осуществление этого процесса?

Этот казалось бы умозрительный вопрос теперь не дает покоя современному естествознанию. Ведь каким образом и за счет чего «точка атома» развернулась в бесконечную вселенную? Что такое «большой взрыв» порождающий из «микро» – «мега»? Или каким образом и за счет чего органическая точка семечки разворачивается в полноценную жизнь? Что такое вообще «жизнь»? У современной науки нет четкого ответа.

Ответа нет, поскольку естествознанию приходиться пока отбрасывать очевидное знание всего предыдущего опыта человечества: ответственной за этот процесс является человеческая личность.

Это ясно хотя бы из того, что только человек одновременно видит и совмещает две противоположные бесконечности .Соответственно сам человек и его осмысленный взгляд, находится посередине между «ничто» и «всем». Мышление человека и осуществляет сворачивание и разворачивание «точки» в «безграничность» и обратно в разных конфигурациях.

Подобное свойство человека нельзя не назвать божественным. Однако человек, в отличие от Бога не находится вне этого процесса, и, по аналогии, сам может быть как «развернут», так и «свернут».

Сворачивание в точку есть ощущения связанные с порождением новой жизни, а ощущения разворачивание в безграничность – связанны с экстатичностью. Оба этих процесса, в отличие от всех других, для человеческого сознания непостижимы.

В этом ключе под смертью можно понимать достаточно сложный двоякий процесс. Во-первых, человек начинает сворачиваться в точку; во-вторых, разворачиваться в бесконечность, теряя при этом свое личностное «межстояние» и союз между телом (аналог точки) и душою (аналог бесконечного пространства). Для самого самосознания это процесс раздирания человеческой целостности катастрофичен и спасение от него сознание видело либо в «материалистическом» отождествления себя с «точкой», т. е. с «исчезновением в ничто»; либо в «идеалистическом» отождествлении себя со «всем», т.е. с «исчезновением во всеобщем». В том и другом случае «личность» теряется. Это два вида смерти, которые выбирает человек: «быть ничем или быть всем», что на самом деле одно и то же.

Понятно, что этот жуткий процесс есть последствие неверного расположения человеческой личности относительно Бога, когда человек свою исключительную мембранность воспринимает не как отражение божественности, а как собственную прерогативу и тогда «приливные силы» всеединства разрывает такую личность. Только Сын Божий мог присутствовать в полноте во всех этих процессах и вернуть Себе полноту человеческого образа, после испытания «смертью», а затем делегировать человеку стабильность в его странном состоянии средостения, когда человек становится образом Бога, не будучи ни точкой, ни безграничностью. Конечно же при условии причащенности человека ко Христу.

Живое и умное слово живет между «точкой» и «вечностью», и это место встречи Бога и человека. Поэтому в основе всеединства лежит не собирание всего в одном атоме, или в одной формуле; и не растворение всякой части в целом, а в основе всеединства лежит факт коммуникативности. Всеединство это нахождение каждого в другом, но без потери самого себя, иначе ни о какой встрече не может идти речи. Ведь для того чтобы увидеть небо как единую точку, а точку как небо, мало одного ума, а необходимо то, что предшествует ему – много-много-много любви.

Комментарии к данной записи закрыты.