Живые камни

Опыт сбора материала к толкованию двух первых слов

 

---

Начало Евангелия Иисуса Христа

Зачaло евангелия Iисуса Христа

Aρχη του ευαγγελιου ιησου χριστου

רִשָׁא חבשורהׁ דּיֵשׁוּע משִׁיחָא

Начало

Что означает первое слово? Что это  за «начало»? Казалось бы, ответ не вызывает трудностей. Речь идет о начале евангелия или о начале «благой вести». Однако в каком смысле употреблено это слово?

В греческом тексте евангелия от Марка стоит «ἁρχὴ» (начало), без всяких артиклей, предлогов и приставок, что придает слову неопределенную многозначительность и так же не вносит нам ясности. И действительно, слово «начало» можно понимать как исток какого-либо действия или бытия; а можно как основание или фундамент чего-либо; а можно, как власть и владычество над чем-нибудь.

В Библии это слово встречается в первом стихе книги Бытия и евангелия от Иоанна.

«В начале сотворил Бог небо и землю» (Бт.1.1).

«В начале было Слово» (Ин.1.1).

В том и другом случае в греческом тексте пишется: «ἐν ἁρχὴ» (эн архи).

Возникает вопрос: евангелист Марк употребил слово «начало» в том же значении, что и в этих двух примерах, или же в другом?

Если мы заглянем в древнейшие списки славянских рукописей Библии, то увидим, что там «ἐν ἁρχὴ» (в начале) (Бт.1.1; Ин.1.1) переведено как «искони», а «ἁρχὴ» (начало) (Мк.1.1) как «зачало». Очевидно, что переводчики, а именно равноапостольные Кирилл и Мефодий, чувствуя смысловое различие, не калькировали эти слова, как поступают современные переводчики, а применили разные слова, с разными приставками, стараясь передать тот смысловой оттенок, который они считали весьма важным сохранить в данном случае.

Чем же смысл слова «зачало» отличается от «искони»?

Для современного уха это все архаические синонимы слова «начала». Этимологически как «начало», так «зачало», и «искони» имеют один корень: «кн», который в некоторых словах стал звучать как «ч». Интересно, что бесприставочно этот же корень употребляется  в слове «конец», в чем можно усмотреть и «богословие языка», а именно, что истинное окончание бытия любой вещи, есть возвращение в ее начало.

Но, тем не менее, в древнеславянских языках этот корень был более продуктивным и употреблялся с разными приставками: «за», «из», «по» и «на», из которых к современности сохранилась только последнее.

Насколько меняется смысл слова с подстановкой разных приставок к одному корню, легко убедиться самими, подставляя их к другим корням.

«Забрал» — «избрал» –  «набрал»; или «завел» — «извел» — «навел»; или «зажег» — «изжег» — «нажег».

Поскольку приставка «за» означает движение, направленное вовнутрь, движение прятанья, то значит, наш корень с ее подстановкой обретает свойство, связанное с личным, внутренним или даже интимным началом.

Приставка «из» означает движение по проявлению, целостность этого проявления, а значит и оттенок завершенности, фундаментальности.

Приставка «на» означает поверхностное и внешнее проявление, скорее количественное, чем качественное, внешнюю форму и рамки движения, и слово обретается оттенок развития во внешнем пространстве-времени.

Говоря по-другому: «зачало» имеет внутриличностный или психологический статус обретения; «искони» сущностный или онтологический статус свершения; а «начало» организационный или хронологический статус развертывания.

Замена древних слов «зачало» и «искони» современным словом «начало» хорошо показывает овнешнение современного языка, потеря им чувствительности к личностным и бытийным глубинам.

Итак, отсутствие артиклей в греческом слове «ἁρχὴ» (начало) (Мк.1.1), «корсунские братья», понимали как указание на личную сокровенность явления евангелия Иисуса Христа. Интересно, что в церковно-славянском языке любой евангельский отрывок называется «зачало», что содержит в себе намек на «существительную» сокровенность (зачин) или даже «глагольную» интимность (зачать).

Известно, что евангелие от Марка изначально было написано на арамейском языке, а уже затем переведено на греческий. И хотя, арамейский текст евангелия не сохранился, однако он вполне реконструируем, что заставляет нас пойти дальше по этой цепочке.

«Начало» в семитских языках — «рош» (רֹאשׁ) и буквально означает «голова», отсюда «главенствование, начальствование, начало».

Знаменательно, что после первого стиха в книге Бытия, слово «рош» — «начало», встречается при описании райских рек: «Из Едема выходила река для орошения рая; и потом разделялась на четыре реки (в оригинале стоит «рош», буквально «на четыре начала»)» (Бт.2.10).

Употребление этого слова к райским рекам показывает их необычный символический статус, и отношение к ним не как к простым рекам, а как к неким фундаментальным основам бытия.

Начальное же слово книги Бытия «в начале» — «בְּרֵאשִׁית» (бе-решит) всегда было объектом пристального внимания и обширного толкования. Поскольку столь знаменитое слово в иудейской среде имело широкую традицию понимания, то и евангелист Марк употребляя его в начале евангелия, не мог не знать об этом, специально как бы отсылая нас к тому богословско-культурному фону, что окружал этот термин.

На иврите «в начале»  — «бе-решит», где «б» это предлог «в» (ב), «рош» (רֹאשׁ) общесемитский корень — «голова, начало», а конечное «т» (ת), окончание «смихута».

Смихут — сочетание двух (или более) слов, второе из которых определяет или уточняет значение первого. Смихут обычно дословно переводят на русский язык, поставляя второе слово в родительный падеж. То есть, если бы после «берешит» стояло бы существительное «творение», то нужно было бы переводить: «в начале творения».

Смихут, что переводится как «сопряжение», требует после себя именно имя существительное, но вместо него стоит глагол «бара» — «сотворить», поэтому современный иудейские и протестантские толкователи переводят первое слово «берешит» не как «в начале», а как «в начальности». Таким образом, получается, что если в традиционном переводе вначале сотворены небо и земля, то в «современном» — вначале сотворен «свет», а первый стих превращается в заглавие или эпиграф.

Однако подобное грамматическое несогласование не спасает превращением «начала» в «начальность». Тем более трудно себе представить, что те же семьдесят толковников переведших Бытие на греческий язык плохо знали грамматику иврита. Тем не менее, они перевели ясно: «ἐν ἁρχὴ». Ведь «бытописатель» мог использовать сбив грамматики как средство изображающее чудо творения из «ничего», когда «творение» как пассивное существительное становится действующим активным глаголом «творить».

Те же равноапостольные Кирилл и Мефодий, зная и иврит, и греческий, и славянский, переводя книгу Бытия не калькируют «берешит» как это сделали переводчики на греческий в Септуагинте: «ἐν ἁρχὴ» (в начале), а перевели по смыслу – «искони», передавая фундаментальность этого понятия.

В конечном счете, дело даже не в «семидесяти толковниках», в самом тексте Библии закреплено понимание «берешит» как фундамента, а не как вводного слова.

«Я возвещаю от начала (берешит), что будет в конце, и от древних времен то, что еще не сделалось, говорю: Мой совет состоится, и все, что Мне угодно, Я сделаю» (Ис.46.10).

Более того, целый пласт библейских книг, так называемых «книг мудрости», куда входят тексты «Книги Иова», «Премудрости Соломона» «Притчи Соломона», «Притчи Иисуса, сына Сирахова» и другие, фактически посвящены осмыслению понятия «начала» как «Божьей премудрости».

«С Тобою премудрость, которая знает дела Твои и присуща была, когда Ты творил мир, и ведает, что угодно пред очами Твоими и что право по заповедям Твоим» (Прм. 8.9).

«Господь премудростью основал землю, небеса утвердил разумом» (Прт.3.19).

«Господь имел премудрость началом пути Своего, прежде созданий Своих, искони; от века я помазана, от начала, прежде бытия земли» (Прт. 8.22-23).

Все это говорит о том, что данную «грамматическую сбивку» в первой фразе Библии «в начале сотворил» (берешит бара) все древние толкователи и исследователи воспринимали именно как «мудрость» и старались явить скрытое содержание этой фразы, потому и не переводили мудрецы «в начальности», но «в начале».

Святоотеческое же толкование так же видело «в начале» именно тайну божественного присутствия, а не вводное слово.

«Началом называется и другое; например в доме основание и в корабле подводная часть» (Свт. Василий Великий, Беседа на Шестоднев Ч.1, М.1845, с.9). Поэтому первое слово книги Бытия святитель Василий рекомендует переводить не калькируя, а заменять другим словом по смыслу, например: «вдруг, сразу». Библейское «начало» он понимал как все творение от первого до последнего мига, как полнота замысла и промысла о мире.

Ему вторит и святитель Григорий Нисский: «Одно значение этих двух слов: «в начале» и «в заглавии», обоими равно выражена совокупность. Этим показывается, что все вместе приведено в бытие, а словом «в начале» выражается мгновенность и неразрывность. Всем поводам, и причинам, и силам всех существ вдруг и в одно мгновение положил Бог основание» (Свт. Григорий Нисский. О Шестодневе. Ч.1., М, 1861, с.12).

В этом ключе «в начале» можно понимать и буквально: «внутри начала», то есть творение никогда не выйдет за рамки своего начала, как и дом не выйдет за рамки фундамента, а корабль за рамки своего днища.

Тогда понятно, что славянское слово «искони», следуя святоотеческому смыслу, старается передать именно идею структурного основания под все мироздание, а не пространственно-временную точку отчета.

«Начало разумной твари есть вечная Премудрость, каковое начало, пребывая неизменным само в себе, никогда не престает сокровенным вдохновением призывания говорить с той тварью, для которой оно служит началом, чтобы она обращалась к Тому, от Кого происходит, потому что в противном случае она не может быть образованною и совершенною» (Блж. Августин, О книге Бытия, Кн.1., Ч.7, Киев, 191, с.143, 148).

Таким образом, и блаженный Августин видит в «начале» не столько исток всего существующего, сколько цель, то есть «конец стремления», куда ради своего совершенства и должно устремляться творение.

Исходя из всего вышеизложенного, трудно видеть в первом слове евангелия от Марка «начало-зачало» только указание на временную точку отчета повествования или эпиграф.

Именно этот смысл развил апостол Иоанн своим началом евангелия: «В начале было Слово», или выражали в своих посланиях апостолы, как например: «И Христос есть глава тела Церкви; Он – начаток (архи), первенец из мертвых, дабы иметь Ему во всем первенство» (Кол.1.18).

Таким образом, слово «начало» всегда связано с творящей силой Бога и как бы является одним важнейшим термином предваряющим познание Божьей премудрости при сотворении мира, одновременно являясь и одним из прообразов Христа Иисуса.

Евангелие

Слово «евангелие» — греческое, состоящее из двух слов: «εὖ» (еу) – «хорошо, благо» и «ἄγγελος» (ангелос) – «ангел, посланник, вестник».

Оно входит в обширный класс подобных составных слов, многие из которых без перевода вошли в русский язык в качестве терминов или имен: «евгений (благородство), евдокия (благоволение), евхаристия (благодарение), евлогий (благоразумный), евнух (благосклонный), евридика (благочестие), евтихий (счастье), эйфория (благодушие), эвфемизм (благопристойный), эвтаназия (добрая смерть).

В античном мире «евангелием» называлась сама добрая весть, чаще всего о победе над врагом; посланник, принесший эту весть; и жертву принесенную богам по случаю радостной вести. Поскольку весть эта неслась царю греческого полиса, то употребление этого слова всегда связывалось с верховной властью.

В начальный римский период значение слова поменялось, это было уже послание не к верховной власти, а, наоборот, от нее к народу. Соответственно оно получило некий политический оттенок. К началу рождества Христова, а именно в правление «Августа-царя» слово «евангелие» обрело еще и сотериологическое значение, то есть весть о начале новой спасительной космической эры, и избавления от всех бед.

Дело в том, что после кровавой борьбы за власть между Сенатом и фаворитами Цезаря: Антонием и Августом, а затем и между ними самими, сакральность и авторитет верховной власти в Риме упали как никогда низко. Поэтому в Римской империи начался процесс обожествления императора, которому стали приписывать эпитеты «Вседержителя», «Спасителя», «Космократора». Дату рождения Октавиана Августа объявили «евангелием», то есть само его присутствие было благой вестью не только для всей империи, но и для всей вселенной, ибо родилось божество, божий сын, начало новой эры. Соответственно были переименованы два месяца в году в честь Юлия Цезаря (июль) и Октавиана Августа (август). Императором Августом поручено было исчислить весь мир в переписи, не столько с информационной целью, сколько с целью обозначить свое божественное «всеприсутствие». Статуям Августа повсеместно стали придаваться черты бога громовержца. Более того, любое распоряжение императора называлось «евангелием», не зависимо от его содержания, поскольку считалось, что каждое слово царя служит для спасения миру. Считалось «евангелием» и описания жизни императора. «Евангелие», таким образом, оказывалась не просто «благой вестью», но и «благим действием» самим своим пришествием преобразуя окружающий мир, а император становился верховным жрецом, проводником благодати во вселенную через свои слова и поступки.

Римская империя не первая страна, попавшая в подобную ловушку. Ибо пытаясь спасти власть, приписывая ее временным установлениям функции вечности и возлагая на грешного человека божественные атрибуты, тем самым власть из несовершенной превращается просто в неадекватную.

Поэтому назвать явление «сына плотника», распятого как преступник на кресте — «евангелием», являлось острейшим вызовом самим основам римской власти, причем не только светской, но и божественной. Одним этим словом апостол Марк утверждал, что именно во Христе родилось подлинное божество и истинный царь, Который может то, что императоры обещают, но совершить никогда не смогут. Открылась реальность, а не клоунада, в прямом смысле этого слова, ибо умирая, Август Октавиан все спрашивал, «хорошо ли он сыграл комедию этой жизни»?

Нигде в древних славянских рукописях слово «евангелие» не переведено с греческого. Это означает, что «корсунские братья» и последующие переводчики не хотели снижать того смыслового и духовного фона, которое содержалось в этом слове. Действительно перевод — «благовещение» закрепилось за праздником возвещении Деве Марии о рождении «Эммануила», но не за самими книгами, повествующими о жизни Христа.

Тем не менее, кроме греческого подтекста, само слово «евангелие» все же перевод с арамейского, на котором оно звучит как «башар» (בׁשור).

«Возвысь с силою голос твой, благовествующий (башар) Иерусалим! возвысь, не бойся; скажи городам Иудиным: вот Бог ваш!» (Ис.40.9).

В Септуагинте здесь как раз  и стоит греческое слово «евангелие».

Итак «башар» как в арамейском, так и в еврейском и арабском языках означает: «хорошая новость, радостная весть». Хотя оттенок этого слова несколько иной, это скорее радость больше об успешном завершении какого-нибудь личного дела, чем общественного события.

Само значение «благая весть» вторично, первично это слово означало «плоть». Первый раз оно встречается при описании творения жены из Адама.

«И навел Господь Бог на человека крепкий сон; и, когда он уснул, взял одно из ребр его, и закрыл то место плотию (башар). И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену, и привел ее к человеку. И сказал человек: вот, это кость от костей моих и плоть (башар) от плоти (башар) моей; она будет называться женою, ибо взята от мужа [своего]. Потому оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей; и будут одна плоть (башар)» (Бт.2.21-24).

И «благовещение» для семитского уха фактически означало «воплощение», а значение «радостной вести» это слово получило как раз с явлением новой плоти, то есть с рождением.

К Рождеству Христову получился интересный феномен сближения значений греческого «евангелия» и семитского «башар» причем с разных сторон. Слово «евангелие» означало именно возвышенную весть, ибо вторая часть слова — «ангел», предполагал «небесного вестника». Но постепенно, через обожествление императорской персоны, это слово сначала связывалось с императорскими постановлениями, а затем с самим императорским лицом, так что царь становился воплощенным евангелием. Слово же «башар» означая именно «плоть», в дальнейшем приобрело смысл «плотских отношений» и «воплощения», а затем возвысилось до смысла «радостной вести о рождении мессии», ибо мессианские чаяния евреев распространялись на каждого рожденного.

В связи с этим слово «башар» в пророческом языке приобрело еще одно значение: «разглаживание, выравнивание пути, приготовление к встрече царя».

Таким образом, дальнейшие цитаты из пророка Малахии (Мал.3.1) и Исайи (Ис.40.3) в евангелии от Марка (Мк.1.2-3), следующие сразу за первым стихом, является как бы иллюстрацией, этимологическим открытием слова «башар».

«Как написано у пророков: вот, Я посылаю Ангела Моего пред лицем Твоим, который приготовит путь Твой пред Тобою. Глас вопиющего в пустыне: приготовьте путь Господу, прямыми сделайте стези Ему» (Мк.1.2-3).

Подобное значение «выпрямления» у слова «башар» усиливалось тем, что слово «прямой» (Ис.40.3) звучит как «яшар» (ריָשַׁ), и кроме того имея значения «добрый, чистосердечный, прямодушный» оно вступает в звуковую перекличку со словом «башар», которое можно было воспринимать на подобии слова «бе — решит» (в начале) составным: «бе – яшар» (в прямодушии, в доброте).

Подобная перекличка действительно делало слово «башар» прямым синонимом слова «евангелие», буквально «добрая весть». Но не просто «добрая весть», а добрая весть с усилием по выравниванию пути, в первую очередь путей своей души, через покаяние; во вторую очередь путей своей плоти, через сдерживание страстей.

Но «евангелие» это именно «голос, слово», которое постепенно обретало все более фундаментальное значение «богоявления, теофании, божественного повеления», которое по своему смыслу оказывалось намного глубже даже слова «начало».

Начало евангелия

«Начало евангелия» на арамейском языке звучало бы как «роша башар», и в этом словосочетании сразу чувствуется игра звуков и слов. Звукопись фразы зеркальна относительно центральной «б»: «рш – б – шр», так что слова «начало» и «евангелие» выступали как отражение и дополнение друг друга. «Евангелие» это «начало», а «начало» это «евангелие».

Если «начало» означало основание и фундамент творения из ничего, то какое же место тут может оставаться «евангелию»? Ответ может быть только один: «евангелие» так же означает творение, только творение новое, отличное от того, что явило «начало».

То, что смысл евангелия не в исправлении человека; не в возвещении новой доктрины и психотехник; не в спасении евреев от римского гнета, а вообще не в чем-либо, что касалось бы жизни «ветхого человека», а именно в создании нового творения, ясно из самого факта воплощения Сына Божьего.

И действительно, Бог сотворил мир, вывел его из начала, для чего же было являться Сыну Божьему, как не для нового творения? Всякое другое предположение умаляло бы факт боговоплощения и низводило бы Христа до уровня одного из пророков, как и утверждает, в частности, ислам.

Конечно, прямо подобную вещь возвещать даже сейчас затруднительно, по причине недоверия, а уж тем более во времена Иисуса Христа, когда язычники вообще в творение не верили, а иудеи посчитали бы это крайним кощунством.

Однако именно про это Христос и говорит в первой же притче по тексту Евангелия от Марка: «Никто не вливает вина молодого в мехи ветхие: иначе молодое вино прорвет мехи, и вино вытечет, и мехи пропадут; но вино молодое надобно вливать в мехи новые» (Мк.2.22).

Или как в беседе с Никодимом: «Он пришел к Иисусу ночью и сказал Ему: Равви! мы знаем, что Ты учитель, пришедший от Бога; ибо таких чудес, какие Ты творишь, никто не может творить, если не будет с ним Бог. Иисус сказал ему в ответ: истинно, истинно говорю тебе, если кто не родится свыше, не может увидеть Царствия Божия. Никодим говорит Ему: как может человек родиться, будучи стар? Неужели может он в другой раз войти в утробу матери своей и родиться? Иисус отвечал: истинно, истинно говорю тебе, если кто не родится от воды и Духа, не может войти в Царствие Божие. Не удивляйся тому, что Я сказал тебе: должно вам родиться свыше. Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит: так бывает со всяким, рожденным от Духа» (Ин.3.2-8).

Член синедриона Никодим верно рассудил, что для рождения свыше человек должен вернуться к своему первоначалу и начать все заново. Но это невозможно никому из тварных. Христос не опроверг самой постановки проблемы, только укорил Никодима за его не понимание очевидного. «Никто не восходил на небо, как только сшедший с небес Сын Человеческий, сущий на небесах» (Ин.3.13).

Речь, таким образом, не идет о том, чтобы вернуться к дородовому началу, что, и стремится осуществить покаяние, а чтобы приобщиться и причаститься к новому рождению в ином качестве через нового Адама – Иисуса Христа.

Резюме же подвел апостол Павел: «Итак, кто во Христе, тот новая тварь; древнее прошло, теперь все новое» (2Кор.5.17).

Дальнейший текст «евангелия от Марка» как раз открывает нам то новое и не похожее, что открывается во Христе. Делается это через описание событий Крещения. Величайший пророк Иоанн Креститель призывает людей к покаянию и очищению душ, символом и знамением чего служило погружение в воды Иордана. Народ толпой со всех сторон валит к нему, и в этой процедуре для них ничего необычного. Человек стремится улучшить себя и быть угодным Богу, раскаиваясь в сделанном и омывая свои грехи. Христос как бы подчиняется этому призыву, но происходящее с Ним в момент крещения выходит совершенно за рамки понимания. Ведь, по сути, в этот момент открывается не просто основание мира, а «превечный совет» или «внутреннее Бога», имевшее место быть еще до творения.

«И глас был с небес: Ты Сын Мой возлюбленный, в Котором Мое благоволение» (Мк.1.11).

Именно Божий глас, а не глас Иоанна Предтечи был тем «гласом вопиющего в пустыне», который открыл миру бытие, претворяя пустыню небытия «рекою начал» в сад творения.

«Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою» (Бт.1.2), прекрасная иллюстрация сошедшего на Христа Духа Божьего в виде голубя.

Крещение под видом очищения, на самом деле было творением нового мира, дотоле скрытого называемого Церквью. Причем Церковь занимает в ветхом творении место семечки, что в дальнейшем породит совершенно новый мир, начатком которого она является, поскольку Церковь — это присутствие тела Христова в мире, или присутствие той полноты, которая однажды заменит собой все существующее.

«Поставил Его выше всего, главою Церкви, которая есть Тело Его, полнота Наполняющего все во всем» (Еф.1.22-23).

Таким образом, «начало евангелия» как бы означает таинственное «начало в начале», поскольку Церковь во Христе существовала еще до сотворения мира и само начало творения осуществлялось ради Церкви и из Церкви, которая будучи скрыта до времени, явилась в конце времен как цель и итог творения, и, одновременно, как зачало нового творения.

Поэтому евангелист Марк позиционирует «начало евангелия» от «начала творения» убирая всякое атрибутику у слова «архи», то, что в славянском языке передали словом «зачало».

Собственно после прочтения первых двух слов: «зачало евангелия» — можно дальше ничего и не читать. Оба слова составляют полноту богословия. «Начало всего», есть то, «вне чего», и «глубже чего» человеку невозможно помыслить. «Начало» есть тот умопостигаемый предел, за которым сама мысль, а уж тем более любое высказывание теряет всякий смысл, ибо переходит в разряд неизреченного и немыслимого. Но именно в этой точке и возможна только встреча Бога и человека, ведь только в начале замысел и пути Бога остаются не искажены тварью. Поэтому Христос есть воплощенное начало, парадигмальный человек в полноте выражающий замысел Творца о творении.

И «Евангелие» нам сообщает не только о возможности очищения себя в покаянии, и не столько об открытии себя в совершенстве, а о преображении самого естества, обожении человека в мире богоявления, а не в мире явления космоса.