Живые камни

 А солнце светит как золото над Тронхеймом.

Святой Олав и тролли

В немигающих глазах Сигвата-скальда холодное утреннее солнце подсвечивало снизу невспаханные волны облаков и заливало светом берег Великого Озера Нево, о который бились пенистые валы, бились не в боевом порядке, а в каком-то безумстве, словно бешенные берсерки, они кидались на камни, пытаясь сокрушить скалистые уступы. Дикий ветер срывал пену бешенства с верхушек волн и забрызгивал плевками ярости весь высокий берег до самого верха. Волны молотили неприступные башни берега разломанными щитами льда, а те, вгрызаясь, ломали зубы о щербатый частокол скал, выворачивая почву и застывая, образуя вдоль берега целые горы поверженных льдистых великанов. Только ровные воды вливающейся в озеро реки сдерживали и гасили их безумство в своей загадочной глубине.

– Да, Магнус, давно я не был в Альдейгьюборге.

Сигват посмотрел на двенадцатилетнего Магнуса, держащегося за руку скальда. Они стояли на высоком холме Ольговой могилы, над Ладожским озером, у устья реки Волхов, Сигват в одежде простого воина и Магнус в роскошном одеянии княжича.

– Сигват, тебя так давно не было, все так неожиданно, ведь я почти забыл норвежский язык, разве я готов стать конунгом? Почему именно сейчас, Сигват?

Ветер взревел еще с большей силой и волны Великого Озера вздыбились на задние ноги и стали карабкаться друг на друга, подымаясь все выше, пока вдруг не раздался вздох, течение реки остановилось, вздрогнуло, пришло в замешательство и побежало как разбитое войско назад. Раздался торжествующий рев безумного моря, и оно ринулось вперед, сокрушая речные воды. Огромная река потекла вспять.

Сигват от неожиданности даже отпрянул назад:

– Что это, Магнус? Я никогда не видел ничего подобного!

– Это волшебная река, река-волхв, так она зовется в Хольмгарде, река-оборотень. Это плохой знак, подземные силы одолели силы дня.

Сигват же бросил круглый щит на землю, сел на него и, закутавшись в плащ, стал смотреть на текущую вспять реку. Когда же Магнус устроился рядом, задумчиво проговорил.

– Ты говоришь, река-волхв. Но и волхвы поворотили свои стопы, когда увидели, как звезда идет против течения неба. И Иордан обратился вспять, когда Белый Христос вошел в его воды. Это страшный знак, Магнус, но это хороший знак. Я твой крестный отец, давший тебе имя, означающее Великий, не было никогда такого имени в Норвегии. Завтра утром мы отплываем, и ты должен стать конунгом, иначе лопнут небеса. Спаси Норвегию и всех нас. Вот возьми, меня просил передать тебе это твой отец Олаф, он сам сделал это распятие.

Магнус взял из рук скальда вырезанное из дерева небольшое распятие и стал рассматривать его. Сверху крест был выполнен в виде трилистника из трех переплетенных острыми вершинами треугольников вместе со вплетенным кольцом. Четвертый треугольник был чуть отдельно, и от него исходила опора, походившая на тело змеи. Это впечатление усиливало и то, что голгофа внизу была с зубами, вроде раскрытой пасти. Под голгофой была вырезана голова в воинском варяжском шлеме.

– Что это значит? Я никогда не видел в Гардарике подобного распятия? – спросил Магнус.

Сигват же взял у мальчика вещицу и, посмотрев внимательно, отдал обратно.

– Это очень сложно, Магнус. Твой отец был одновременно и конунгом, и скальдом, это как псалмопевец Давид был одновременно властителем и пророком. Здесь и не может быть такого распятия. Мы, скальды, зовем Русцию, не Гардарики, как все, — страной городов, а Аустрвег, что значит восточный путь, Норвегия – путь северный. Восточный путь по рекам и росе, а северный путь по морю и льдам. Это разные кресты, Магнус.

– Сигват, почему скальды все время говорят путано и не понятно? Я ничего не понял, – малость обиделся княжич.

Сигват развел руками.

– Я опутываю словами змея Фафнира, мой конунг, потому что живет он внутри слов. Но знай, что не количество веревок держит змия, но вера ловчего. Мне думается, что твой отец изобразил здесь самого себя. Это его голова вместо главы Адама. Над ним пасть стража страстей, того самого змия Фафнира, что охраняет золото смысла внутри нас. Окончание его хвоста это Удача. Кто распинает свои страсти, как тело древнего змия, тот находит Удачу, к поиску которой и призывает для тебя этим распятием отец.

– Да, Сигват, я много слышал про Удачу, но конунг Ярицлейв говорит, что Правда выше Удачи? – вспомнил Магнус слова князя Ярослава.

– Льду невозможно без Удачи, а росе без Правды. Удача рождает викингов, и викинг должен быть холодным и острым, как стрела, летящая в зеницу ока, а Правда рождает витязей, и витязь должен быть горяч и широк, как взмах раскаленного меча, вынутого из горнила. У Русции мало Удачи, но много Правды. Разница же в том, что Удача – это когда твое дыхание совпадает с дыханием Бога, а Правда, наоборот, когда дыхание Бога совпадает с твоим дыханием. Это как если бы золотой кит неба пытался пробить холодные льды облаков, чтобы кормчий медведя паруса смог снова закинуть свои дивные сети на земли словесных козлов канавы. Только Белый Христос, конунг небес, имеет одновременно и Удачу, и Правду, и Он владеет и северными, и восточными путями.

Магнус заворожено, открыв рот, выслушал скальда, но ничего не понял.

– Сигват, что мне делать теперь?

– Нам нужно отправляться. Сходи попрощайся с конунгом Ярицлейвом и Ингегердой. Потом возвращайся быстрее сюда. Драккары и дружина уже ждут тебя. Иди по подземному ходу, по которому ты привел меня к этому месту. Только будь осторожен, злобному Кнуду не нужно твое возвращение, и не запутайся в сетях Локи, но ничего не бойся, пусть крест святого Олафа хранит тебя.

Щит небесной лодки утонул в мареве пенных облаков и почти не был виден в поднятой мути небесной битвы.

Магнус уже шел по подземному ходу, с припрятанным факелом в руке. Он мог идти по нему даже с закрытыми глазами, все потому, что от него, приемного сына князя Ярослава, не скрывали никаких потайных ходов, что ветвились от Ладожской крепости в разных направлениях, даже под дном Волхова. Он знал подземные пути даже лучше, чем его провожатые, ибо много времени проводил здесь. Темнота и тишина всегда умиротворяли его, но теперь тьма впереди него была осязаема и тишина ее была даже подозрительна. Он и вывел по ходам Сигвата прямо к берегу Ладоги.

Магнус редко жил в Хольмгарде, почти все время проводил здесь, на Ладоге, подальше от столицы, у ярла Регивальда, верного друга Ингигерды. Вчера же вечером неожиданно вся княжеская семья Ярицлейва появилась на Ладоге, одновременно прибыли норвежские ярлы и Сигват-скаль, и стали просить отпустить Магнуса на завоевание Норвегии. Но не так ли шесть лет назад отплыл отсюда его отец Олаф, чтобы быть убитому собственными подданными?

Магнус шел от Сигвата в окончательном смятении, он не знал к кому и куда теперь идти, но ноги сами несли его куда-то. Он понял, куда шел: все глубже и глубже вглубь скалы. Даже Ингигерда не знала этого потайного хода, ему его показал сам Ярцеслейв: ход к предкам. Магнус пролез последний узкий лаз и оказался в просторной подземной комнате, где в тусклом свете факела поблескивали две раки: одна золотая – Рюрика и другая – серебряная – Олега. На гробнице Рюрика поблескивал падающий в пике сокол, образуя своим телом трезубец, а на гробнице Олега были изображены змея и конь. Магнус подумал, что, видимо, здесь ключ ко всему, поэтому ноги и принесли его сюда. Ярцеслейв ему рассказывал, что Альдейгьюборг был камнем раздора между варягами и славянами, но после Рюрика они стали помогать друг другу. Он знал, что в Гардарике эти могилы пользовались великим почитанием, и каждый князь, желавший возглавить Русцию, тайно приходил сюда, ища благословения. Он не знал, как правильно обращаться к мертвецам, ведь они не были крещены, или кто-то ему говорил, что были крещены их кости.

Магнус вдруг услышал, как позади него стал осыпаться песок от чьих-то шагов. От ужаса у него зашевелились волосы. Он высоко поднял факел, но свет не пробивал тьму прохода, только красным засверкали из тьмы чьи-то звериные глаза.

– Беги, презренный дух, Христос преследует тебя, – громко закричал Магнус и широко перекрестил тьму факелом, подняв другой рукой распятие отца.

Из темноты проявилась фигура, и Магнус с удивлением узнал Всеслава, полоцкого княжича, почти одногодка Магнуса, который иногда гостил у своего дяди Ярослава. На голове его была нелепая повязка со свисающими у висков завязками, которая, как говорили, скрывает волховской знак. Всеслав был приветлив с Магнусом, но тот сторонился его: о нем говорили всякие странные вещи и советовали держаться от него подальше.

– Чем это ты размахиваешь в руке? – с усмешкой спросил Всеслав.

– Это подарок моего отца Олафа, – в смущении ответил Магнус, протягивая Всеславу резное изделие.

Тот взял и, покрутив его в свете факела, вернул обратно.

– Это не распятие, – сказал уверенно Всеслав. – Это изображение хамферира. Внизу не голова Адама, а голова великана Хрунгнира, а под ним его точило, которым он проломил голову Тору. И вверху не крест, а девятиугольное сердце Хрунгнира, которым открывается двери Валгаллы.

– Скальд мне сказал, что это распятие страстей в виде змия Фафнира, – возразил Магнус.

Всеслав еще раз посмотрел на резьбу.

– Это не Фафнир. Скальд ничего не понял. Здесь изображен змий Тормунганд, что соединяет собой Хель, Мидгард и Валгаллу. Почетная смерть в бою возможна, только если в тебе нет ни страха, ни сострадания, как пасть Тормунганда, что и рождает каменное сердце Хрунгнира, которое ведет воина в Валгаллу.

Магнус был удивлен познаниями Всеслава и не стал возражать.

– Я здесь, чтобы попросить помощи у великих конунгов, ибо сегодня поеду править Норвегией, – сказал только важно он.

– Вот удивительно, Магнус, и я пришел за этой помощью, ибо должен стать Великим князем на Руси, – ответил полоцкий князь.

– Как это? – поразился Магнус. — Но ведь у Ярцеслейва много сыновей, и они наследуют отчий престол.

Всеслав вдруг засмеялся:

– Нет, Магнус. Мы законные князья Руси. Ярослав хоть и называется Мудрым, но он бросил тебя на произвол судьбы, а меня, наоборот, проглядел. Не будет Ярославичам власти, но только нам, полоцким князьям, и мне, их вожаку, Всеславу. И ты, когда завоюешь огнем и мечом Норвегию, поможешь мне за ту услугу, что я тебе окажу сейчас, и я сделаю из тебя настоящего князя.

Всеслав вытащил из-за пояса два ножа и воткнул их в землю.

– Я научу тебя, как быть зверем. Какой зверь покровительствует тебе, какого зверя изображали на стягах твои предки?

Магнус отступил вглубь пещеры.

– Я не хочу быть зверем, Вецлейв. Ты хочешь совершить хамферир, но Церковь отлучает за это. Этого делать нельзя, мы не должны обращаться ни в волков, ни в медведей, ни в орлов, мы должны оставаться людьми и властвовать над своими зверями, а не позволять им властвовать над собой. Зверь вне закона, а конунг должен утверждать на земле закон.

– Ты правильно говоришь Магнус, что зверь вне закона, но и князь вне закона, ибо он устанавливает закон. Значит он вне него. Как же ты будешь управлять, если не будешь отличаться от других людей? Князь не просто человек, его отец должен быть зверем, только тогда его будет слушать стая воинов. Вот смотри.

Всеслав распахнул одежду и показал спину: от шеи вдоль хребта вилась полоска жесткой щетины.

–У нас мало времени, Магнус, пока Волхов течет вспять, поэтому встань сюда у ножей и повторяй за мной. «Се аз верь – зверь, очи мои – мечи и гроза моя, огни и ножи – княжьи, берегитесь меня люди, аки овцы – волка».

– Бог отвернется от тебя? – закричал Магнус.

– Магнус, ты же варяг, а каждый варяг мечтает стать медведем. Каждый воин должен уметь перевоплощаться в разных зверей в момент битвы. Как же ты будешь сражаться с врагами, кто тебя будет слушать, что ты будешь делать, когда у тебя не останется выхода? Быстрее, Магнус, времени мало.

Магнусу стало не по себе, он видел, что фигура Всеслава как бы потеряла устойчивость, и по ней, словно по морю, побежали волны. Начинался морок, голову Магнуса сдавливала как бы повязка, на лбу выступила крупная испарина. Глаза Всеслава стали ярко желтыми, а зрачки превратились в узкие полоски, повязка на его лбу стала вытягиваться в остроконечные уши, а нос удлиняться. И Магнус узнал морду волка Фенрира, тогда он высоко поднял распятие и закричал:

– Олаф Святой, отец мой, помоги мне.

Как бы молния сверкнула под землей, и раздался собачий визг. Темная тень метнулась в темноту.

– Хочешь остаться добрым, пожалеешь, когда потеряешь все, – растаяла в воздухе брошенная вместе с клацаньем зубов фраза.

Магнус продирался сквозь лабиринты, почти не разбирая дороги. Его преследовали какой-то шум и хохот.

Подземный ход приводил к двери прямо в хоромах князя Ярослава. Поэтому не удивительно, что вынырнув на свет, мальчик тут же встретился с князем, который вместе с несколькими дружинниками куда-то спешил.

– Яроцлейв! – бросился к нему Магнус и обнял князя. – Я уезжаю. Посмотри, что сделал мой отец.

Ярослав взял в руки распятие, перекрестился, поцеловал и отдал обратно.

– Да, твой отец видел скрытое солнце и прекрасно изобразил, как убегает от Него тьма. Сейчас же мне нужно спешить, у нас тут назревают нехорошие дела. Иди в сторожевую башню к Харальду Хардроду, он с отрядом проводит тебя к кораблям. И не забывай нас.

– Я еще не попрощался с Ингегердой, – взмолился Магнус.

– Хорошо, – Ярослав обнял напоследок княжича, – сходи к Ирине и оттуда бегом к Харальду, мне сейчас некогда.

Магнус побежал в покои Ингигерды, которая очень тепло относилась к мальчику, и почему-то, как только он увидел ее, то прижался к ней и заплакал. Затем протянул распятие.

– Вот это вырезал отец. Почему скальд сказал, что здесь он изобразил свое искушение?

Княгиня взяла в руки резное изображение и погладила его. Затем осторожно подошла к одному из ларцов, открыла и достала небольшую икону. Магнус увидел, что на ней был изображен его отец, Олаф Святой, в короне и с золотым нимбом, в одной руке он держал секиру, а в другой державу. Ногами же попирал двухголового змия, причем одна голова дракона была женская, а другая самого Олафа. Магнус с удивлением посмотрел на икону.

– Твой отец прославлен на моей родине в Швеции, это икона написана по моему заказу. Первая голова дракона – моя, вторая – его. Тебе это еще трудно понять, но я любила твоего отца, а он любил меня как никто никогда не смог бы полюбить. Он три раза попытался, и над ним потешались все ярлы, и Олаф женился на моей сестре-двойняшке, чтобы в ее лице любить меня. Но он не любил ее, он любил меня, поэтому и родился ты, ни от нее и не от меня. Это я хотела, чтобы Олафа изгнали из Норвегии, чтобы он приехал сюда на Русь, чтобы мы были вместе. И это я отправила его обратно, и он погиб из-за меня.

Слезы Ингигерды закапали на икону, и, казалось, что заплакал дракон под ногами Олафа, и его крупные слезы скатывались к ногам княгини.

– У Олафа, вечного жениха моего, был любимый корабль – Человеческая голова, ибо голова Олафа украшала нос драккара. Магнус, он не из-за меня погиб и не за меня, потому что он бросил свои меч и щит посреди битвы. Он хотел погибнуть ради Бога и поэтому стал вечным конунгом Норвегии. Он бы мог выиграть бой у Стикластадира, но он не стал этого делать, иначе бы он проиграл. Проиграл бы мне, Магнус… Твой отец был сам драконом, ибо был он горд, и я была драконом, но он убил дракона в себе и убил его во мне. Мы никогда не составляли с ним двухголовое существо, ты понял, мой мальчик, хотя для этого я и заманила его сюда, и ради этого он потерял Норвегию. Ты так похож на него, Магнус, победи в себе дракона, и Удача не оставит тебя. Знай, что нет существа опасней и коварней женщины, ее взгляд – ось битвы, нет приятней зрелища для женщины, как смотреть на трупы воинов, погибших из-за нее. Олаф Великий знал это, потому и говорил: «Одна ошибка находит каждого ярла – умная женщина». Теперь ты понял, что вырезал на этом распятии жених мой Олаф? Он вырезал меня… Ярослав же достойный муж, он мудрый и великий конунг, и я люблю его, но славянам трудно постичь извивы береговых фьордов женской души скандинавки.

Магнус хлопал глазами, но, как ни старался, он так и не смог даже приблизиться к пониманию слов Ингигерды.

– Мне нужно бежать к Харальду, так сказал конунг Яроцлейв, – наконец проговорил Магнус, понимая, что и так задержался.

– Беги, мой мальчик, – махнула на него рукой Ингигерда и отвернулась.

Магнус прямо из покоев выскочил на лестницу, ведущую вверх, и вскоре оказался на верхнем ярусе сторожевой башни, где и увидел родной варяжский дозор. Наемные воины любили Магнуса и всегда были приветливы с ним, хотя не все они были норвежцы, много было свеев и датчан, но его отца уважали, и это уважение распространялась и на сына.

К радости Магнуса на башенной площадке он сразу увидел Харальда, своего дядю, младшего брата Олафа, в полном вооружении, с несколькими викингами, что смотрели с башни куда-то вниз. Все знали, что он был влюблен в дочь князя Ярослава Елизавету и ради нее был самым надежным варягом в окружении Великого князя.

– Где ты бегаешь, Магнус? Ярецлейв поручил тебя сопроводить к драккарам. Конунг Кнуд Свен прислал сюда своих головорезов, чтобы сделать из тебя ячмень для чаек валькирий. Только подождем немного, пока посланные нами не выяснят обстановку.

– Харальд, посмотри какое распятие от отца подарил мне Сигват-скальд, он сказал, что внизу отец изобразил себя. А почему конунг Ярцеслейв сказал, что вверху показано скрытое солнце, ведь мы же все видим его каждый день?

Харальд удивленно посмотрел на Магнуса.

– Тебе лучше спросить это у Сигвата-скальда, он мастер объяснять такие вещи. Я тоже хочу стать скальдом, но мне не хватает еще мастерства и змея гортани, то бишь язык не всегда повинуется мне, и я не могу добраться до золота слов.

– Да, Сигват говорит как настоящий скальд, но я не могу понять, что он хочет сказать на самом деле. Да и другие говорят так, что я совсем запутался. Харальд, объясни мне по-простому.

Харальд крякнул и, отвлекшись от напряженного вглядывания, стал рассматривать распятие.

– Я попробую объяснить тебе, Магнус, как воин, а не как скальд. Когда святой Патрик пришел к кельтам, то они поклонялись солнцу и изображали его как круг, но Патрик сказал, что он тоже поклоняется Солнцу, только другому, и зачеркнул их круг. С тех пор все на севере почитают круг на кресте как знак Другого Солнца. И отец твой, когда был у Гудбранта из Долин, и те не хотели креститься и вынесли против твоего отца, Олафа, Толстого идола Тора, но Олаф на тинге сказал, что наш Бог – Солнце Правды и сокрушил идола. И я думаю, что он говорил не про то солнце, что видели все, а про какое-то другое. Хотя я и не знаю как это, но речь идет о Белом Христе. Видишь, Крест здесь вырезан как трилистник, в который вплетен круг: это и есть перечеркнутое трисветлое Солнце Правды. И я не думаю, что внизу здесь голова твоего отца, я хорошо знал его, и он совсем не похож, это скорее злохитрый Локи под видом личины твоего отца изображен здесь.

Харальд продолжал внимательно рассматривать распятие, когда Магнус краем глаза видел, как по стене шла скандинавка. Такое негласно допускалось, хотя и не разрешалось, однако подруги воинов часто появлялись на стенах, разнося пищу. Скандинавка несла длинный кувшин на плече, но что-то неприятное было в ее движении, какая-то угловатость и напряженность линий.

Магнуса как будто кто потянул, и он повернулся лицом к девушке, это его наверно, спасло. Девица неожиданно стукнула кувшином об стену, и в ее руке оказался обнаженный меч, которым она тут же нанесла Магнусу короткий удар. Магнус успел отпрянуть, споткнулся и беспомощно упал на каменный пол. Девушка замахнулась для нового удара, но, высекая искры, путь мечу преградило подставленное лезвие топора Харальда, который прикрыл Магнуса собой. Девица и Харальд напряженно стояли и сверлили друг друга глазами. Магнус вскочил, выхватил свой меч и пытался кинуться на обидчика, но тут же его меч со свистом улетел куда-то за стену, а княжич снова шлепнулся на землю. Харальд, прикрываясь от удара сверху щитом, нанес рубящий удар топором, но лезвие рубануло по камням, а от девичьего удара щит треснул и развалился пополам. По профессиональным действиям девицы сразу стало ясно, что под покровом женского платья скрывался кто-то иной. Харальд отбросил щит и взял топор обеими руками. Но скандинавка-воин, сделав небольшой шаг в сторону, вдруг нанесла не рубящий, а колющий удар прямо в правую руку Харальда, разрубив боевую рубашку набитую конским волосом. Харальд уронил топор и нагнулся, схватившись за руку, между его пальцев заструилась кровь. Мнимая скандинавка победно взревела и нанесла завершающий удар, но в это время Харальд мгновенно схватил упавший топор и выставил его по направлению к двигающемуся по инерции телу. Каким-то невероятным кошачьим движением девка выгнулась и смогла не напороться на оточенное острие топора, Харальд же подсек ее ногу обухом боевого оружия. Девка запуталась в платье и грохнулась на камне рядом с Магнусом, Харальд же тут же прижал ее грудь коленом и приставил к горлу лезвие.

– Удача отвернулась от тебя, потому что надел ты недостойную для воина одежду. Как твое имя, чей ты сын и кто послал тебя? – Харальд так сильно придавил «девицу», что ей было трудно дышать. Теперь было совершенно ясно, что это был молодой воин, а из-под воротника выбился на шнурке знак в виде трех переплетенных треугольников.

– Харальд, подлиза славен, раб щенка толстобрюхого Олафа, воздыхатель гулящей девки Эллисив… — начала было декламировать «девица» хулительный стишок, но ударом одной руки Харальд остановил его речь, а другой сделал замах топором. Магнус видел, как глаза Харальда под дугами глубокого варяжского шлема налились кровью и стали как ножи, глаза же поверженного воина наоборот затуманились как у пьяного, и по его лицу проползла счастливая змеиная улыбка.

– Харальд, – вдруг сказал Магнус, – он специально говорит нид, чтобы ты убил его. Видишь треугольники на его шее — это сердце павшего Хрунгнира, он хочет попасть в Валгаллу.

Харальд с удивлением посмотрел на Магнуса, а затем на поверженного варяга и усмехнулся:

– Боюсь, валькирии не узнают викинга в платье, когда треснувший кувшин твоего холма шапки откроет миру рыбную гниль мыслей болота твоей души. – Продекламировал Харальд, почти сочинив вису.

Он отпнул в сторону вражеский меч и, подняв «девицу», пинком отправил ее скатываться вниз по башенной лестнице. Дружный гогот прибежавших викингов сопровождал зрелище, когда «девица» докатившись до площадки сидела и беспомощно моргала, не зная, что же дальше предпринять.

Харальд, с уважением посмотрев на Магнуса:

– Он с хитростью хотел либо убить тебя, либо попасть в Валгаллу, но он и не думал остаться «девкой». Такого позора ему никогда не забудут. А ты, добрый человек Магнус. Отныне твое имя Магнус Добрый, – завершил Харальд под дружное ржание варягов.

Впрочем, смех вскоре прекратился, поскольку вся лестница заполнилась вооруженными людьми.

– Сдается мне, Магнус, что из тебя сегодня действительно решили изготовить рубленный корм для чаек, поскольку узнаю я лица мясников Кнуда, идущих к нам. Беги-ка ты лучше Магнус вниз, пока мы с этой стороны попытаемся сдержать жадность этих поваров.

Глаза Харальда смотрели прямо и просто, будто в тихих водах фьорда плавали два огромных айсберга, и от этих льдин несло ужасом неукротимой мощи белых медведей.

Магнус бросился вниз по другой лестнице внутри башни, нашел потайной вход и юркнул в подземный тоннель. Он бежал к Сигвату в полной тьме, однако за собой он слышал крики и видел блики света. Вдруг впереди замерцал факел и силуэт вооруженной фигуры. У Магнуса для обороны оказался только небольшой тычковый кинжал, и он выхватил его, готовясь к бою.

– Это я, Сигват-скальд, – услышал он, – за мной на холм пришли вооруженные свеи, теперь они бегут сюда.

Магнус спрятал нож, молча схватил Сигвата за руку, потушил его факел и бросился с ним в одно из боковых ответвлений, прижимая к груди отцовский подарок. Постепенно шум и блики огня заглохли и затухли в неподвижной толще земли.

Уставши, они прилегли у какой-то небольшой ниши, под их ногами что-то позвякивало, и Магнус ощутил руками разбросанные монеты.

– Я никогда не был здесь, Сигват, – сказал Магнус. – Скажи мне, правда, что за достойной смертью следует великая Слава? Поэтому мой отец посреди битвы отбросил щит и меч и стал молиться? Именно за это викинги так хвалят моего отца?

– Если бы это было так, то тогда Рагнорёк, когда голодный волк Фенрир перегрызет глотку вселенной, закончился бы великой Славой, – отвечал скальд. – Однако это не так, за смертью следует не Слава, а последний Суд Судеб. Это Один — Иуда Бога говорит о Славе, а сам забирает Правду из глаз убитых воинов. Так народ теряет Удачу и отдает ее лгуну рун. И все, что вне Бога, погибнет. Великая Удача не достойно погибнуть, а быть с Богом. Твой отец погиб не ради Славы, а ради Бога…

Магнус Добрый все же вывел Сигвата-скальда к месту впадения реки Волхов в Ладогу. Внизу были видны варяжские ладьи, пути к ним ничего не мешало.

Напор ветра заметно стих, волны стали вялыми и выстроились в ряды. Они смотрели некоторое время и увидели, как течение реки на миг остановилось и стало необычайно тихо. Затем вода забурлила и потекла, как положено: от Новгорода к Ладоге; и стало спокойным Ладожское озеро. Волны улеглись на нем.

Магнус вдруг повернулся к скальду и сказал:

– Сигват, мне думается, что отец мой Олаф вырезал под голгофой мою голову. Меня хотел проглотить змий сомнения и ожесточить мое сердце, как у Хрунгнира, но я, Магнус Добрый, и доброта из глыб сердец павших составляет крест спасения.

Сигват внимательно посмотрел на мальчика.

– Ты, конунг, сказал сейчас удивительную мысль. Скальды считают, что сердце человека состоит из трех вмерзших друг в друга ледяных глыб: прошлого, настоящего и будущего, и никому не в силах разъединить их. Но ты сказал, что доброта топит скрепы, соединяющие их, и, значит, нет уже ни прошлого, ни настоящего, ни будущего, но только вечность. Да, Магнус, Доброта превращает три льдины в Славу, Удачу и Правду, через которые и воссияет на кресте Солнце вечных, которое топит ледяные уступы скальдических слов.

В огромном озере Нево нагромождение поверженных глыб льда, которые таяли от лучей Властителя неба, их чистые ручьи дружно стекали по берегам, оставляя на лице мальчика светлые борозды, которые растирал грязным кулачком великий правитель Норвегии.