Живые камни

При соприкосновении с темой «уныния» возникает странное ощущение раздвоения и растворения «объекта наблюдения». Это не тот случай, когда интуитивно понятное состояние при попытке его определения начинает рассыпаться и теряться. В случае с унынием здесь примешивается нечто иное. Это не просто понятные трудности разума, бытие уныния почему-то не охватывается разумом. Это еще одна причина поунывать.

«Уныние»словно поле усеянное трупами, когда ни у кого ничего не спросишь. В «Добротолюбии», образы уныния так же связаны со смертью. В первом томе у Аввы Евагрия: «14.Демон уныния, подобно псу похищает душу, как мертвечину какую». Во втором томе у преподобного Ефрема Сирина: «239.Из тяжких тяжкое иго – уныние, особенно, если имеет оно споборницею неверие; ибо плоды его исполнены смертоносного яда. 250.Уныние – тяжкая болезнь. Ибо это – начало злоумия, которым болевшие пожали плод смерти». У преподобного Иоанна Лествичника в 13 слове: «9.Каждая из прочих страстей упраздняется одною какою-нибудь противною ей добродетелью; уныние же для инока есть всепобеждающая смерть». У преподобного Исаака Сирина: «250.Уныние ощущается как подавление души, – и это есть вкушение геенны».

Смертоносный образ уныния и есть причина сокрытия ее сущности, но, одновременно, и открытия её. Очевидно, что смерть непроницаема как предел нашей жизни, но её же можно рассматривать и как проницаемую границу для перехода в иное качество, хотя для этого необходима вера, ибо по определению вера есть заглядывание за незаглядываемые преграды. Вера есть видимость невидимого («Вера есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом» (Евр. 11, 1)).

Значит, уныние связано с потерей веры и с невозможностью посмотреть через смерть. Вот что пишет русский философ С. А. Левицкий:

«Эмоциональным полюсом веры является уныние, как полное безверие. Эмоциональным полюсом надежды является страх, как безнадежность. Предметом надежды является земное благо, а предметом веры – небесное благо, трансцендентное. На дне надежды находится вера, что наше земное стяжание имеет благословление с неба. Хотя надежда не направлена на трансцендентное, но в ней неуверенное в себе доверие к небесному. Нет прямой ставки на Бога, но есть возможность его участия. Из-за этой неуверенности надежда так хрупка» (Трагедия свободы. С. А. Левицкий с. 307-308).

Отсюда можно перефразировать, что страх это предтеча уныния и страх связан с возможностью земных лишений, уныние же связано с лишением трансцендентного. В этом ключе ад полон не страха, а именно уныния, о чем догадывался Свидригайлов в “Преступлении и наказании”: «Нам вот все представляется вечность как идея, которую понять нельзя, что-то огромное, огромное!… И вдруг, вместо всего этого, будет там одна комнатка, эдак вроде деревенской бани, закоптелая, а по всем углам пауки, и вот и вся вечность».Или еще страшней у шумеров о вечности: «И пыль на дверях и засовах» (“Нисхождения Иштар во ад»).

Приглядимся к словам. Греческое «aχηδια» – «уныние, оставлять без внимания, без попечения». Слово состоит из отрицательной частицы «а» и корня «кид». Кидос – забота и печаль об умершем, траур, похороны, погребение родственника.

Русское  «у-ныние» этимологически связано с корнем «ныть, погребальная песнь», а еще раньше с «навь» – «мертвец, смерть, тужить по покойнику».

Кажется, что у греков «у-ныние» это оставление покойника без внимания, а у русских наоборот, но приставка «у» – «возле, рядом, отстраненное действие» говорит именно о лишении возможности даже поныть.

В этом «рядом присутствии» действительно некий ключ к унынию. Это либо невозможность совершить похоронное действие, либо отсутствие знания об этом, в любом случае неумение и неготовность к переходу в новое состояние. Если человек не готов к изменениям, то он унывает всегда. Отсюда понятна всепоглощающая скука, которая охватывает «нормального обывателя» при встрече с «духовностью». Попробуй человека идущего на пляж или в бар вдруг затащить в Церковь или, остановив, дать почитать аскетическую литературу? Человек просто не готов. И только неизбежность заставляет вспомнить о чем-то подобном.

Однако мы видим, что уныние страшный враг и монашествующих, казалось бы сознательно устремленных «от земного». И если в этом ракурсе рассмотреть историю монашества, то именно из-за трудности борьбы с унынием произошло разделение монахов на пустынножителей и общежителей.

Вот из второго тома «Добротолюбия» преподобный Исаак Сирин: «273. А я замечу тебе, и дам совет: если не имеешь силы совладеть с собою, и пасть на лице свое в молитве; то облеки голову свою мантией, и спи, пока не пройдет для тебя этот час омрачения, но не выходи из кельи.  Сему искушению подвергаются наипаче желающие проводить жизнь умственную, и в шествии своем ищущие утешения веры. Занимающиеся делами телесными совершенно свободны от сих искушений. На них приходит иное уныние, известное всякому, которое в образе действия своего отлично от сих и подобных им искушений». Или преподобный Иоанн Лествичник в 13 Слове: «2. Уныние в псалмопении слабо, в молитве немощно,  в телесном же служении крепко, как железо, в рукоделии безленостно, в послушании лицемерно. 4. Общежитие противно унынию, а мужу, пребывающему в безмолвии, оно всегдашний сожитель, прежде смерти оно от него не отступит и до кончины его на всякий день будет бороть его. Увидев келлию отшельника, (уныние) улыбается и, приблизившись к нему, вселяется подле него. 6. Уныние подущает к  странноприимству, увещевает подавать милостыню от рукоделия, усердно побуждает посещать больных, напоминает о Том, Который сказал: …болен бех, и приидосте ко Мне (Мф. 25: 36), увещает посещать скорбящих и малодушествующих и, будучи само малодушно, внушает утешать малодушных».

Можно сказать, что общежительные монастыри возникли именно как способ подготовить инока к встречи с унынием. Совместное житие, послушание, труды, все это позволяет отдалить уныние на некоторое время.

Для это же и монашеские обеты «послушания, нестяжания, целомудрия». Ведь никакой духовной  необходимости в каких-то сугубых монашеских обетах нет, поскольку все нужное совершено при крещении. Более того монашество ни в коем случае не связано и не заключено в рамках этих трех обетов. Например, «нестяжание и послушание» вообще невыполнимо для так называемых «монахов в миру», но они от этого не переставали быть монахами, а безбрачие свойство принимаемое и многими христианами, но они от этого не становились монахами. Эти три обета особенно провоцируют уныние, таким образом, монах начинает с уныния. И если будущий монах думает ограничиться в своей монашеской жизни только этими обетами, то его ждет унылая и безрадостная жизнь без свободы, любви и главное без спасения. Это и неудивительно, ведь нет ничего более унылого, чем монашеские обеты. Это вызов ада на себя и погружение во ад. На самом деле монахи дают только один обет: «созерцания», т.е. видение Бога и диалог с Ним, для чего и необходимо стояние на краю перед вечностью, где безраздельно царствует уныние. Кто не сразится с унынием – не увидит Бога.

Понятно, зачем люди идут на пляж или в бар, или еще, куда бы то ни было – они спасается от уныния, и хотят развлечься. Для этого и «употребление одуряющих веществ». Человек хочет «измененить сознание» – осуществить «мета-нойю» и этим избавиться от уныния, хочет преодолеть границы привычного. Но увы, переход границы  за счет «никотина», «этилового спирта» и других более сильных или слабых веществ только усиливает это чувство. Человек не знает зачем и для чего он оглушил внешние чувства и кому открыл чувства внутренние. Человек не понял что с ним произошло и что с ним будет дальше, а это и есть уныние. Ведь уныние именно в незнании законов перехода. Попробуйте проехать по городу не зная правил дорожного движения и не умея водить, а главное забыв куда ехать, и вас охватит уныние. Поэтому сколько бы человек не оглушал себя, уныние догонит его и примеры эти у нас перед глазами.

И вообще, чтобы человек не делал, он обречен на уныние. Останется ли он по эту сторону границы, и будет уповать на материальное и быстропроходящее; будет ли стремиться преодолеть грань между мирами покаянием, иными техниками или употреблением различных веществ; выйдет ли в область вечных и неизменяемых идей, человек все равно будет унывать. Будет унывать здесь, поскольку видит, как все разрушается и меняется, будет унывать там, поскольку как там все вечно и ничего не изменяется.

«Суета сует, сказал Екклесиаст, суета сует, – все суета! Что пользы человеку от всех трудов его, которыми трудится он под солнцем?» (Екк. 1.2).

Уныло само человеческое мышление по причине его разрывности. Мысля, мы уже создаем второй мир и между мыслью и реальностью возникает граница, и возникает вопрос о её преодолении. Так что мы можем унывать либо по потери мысли, либо по потери мира, либо просто потери такого простого дочеловеческого единства, к которому нас не может вернуть даже смерть.

Остается одно безнадежное томление и суета. Соприкосновение с границей приводит к размытию всех способов могущих быть примененными до нее, это выхода из законов этого мира в законы мира незнакомого нам, поэтому невозможно победить уныние ни «духовной активностью», ни «духовной пассивностью», поэтому и средств от уныния нет. Одни советуют что-нибудь делать, другие советуют ничего не делать, но, ни то, ни другое не поможет никак. Бесцельно медицина пытается снимать медикаментозно или психотерапевтически симптомы уныния и депрессии, она вернется скоро вновь.

Впрочем, есть нечто, что, пожалуй, преодолевает эту вечную тоску: одновременное пребывание и тут и там. Смысл тоскует по символу, солнце по луне, живые по мертвым, рыба по воздуху, птица по воде, душа по духу, тело по душе, видимый мир по невидимому и так далее и тому подобное. Любая преграда есть аналог уныния, а только дверь снимает эту тоску. «И сказал Господь Бог: не хорошо быть человеку одному» (Бт. 2.18). «И Слово стало плотию, и обитало с нами, полное благодати и истины» (Ин.1.14).

Именно в такой перспективе открывается, что две природы Христа единственный способ избегания страсти уныния. Благодать и истина есть непременные атрибуты универсальности, которая заключена в соединении всех предметов с их смыслами. Уныние и есть разрыв и разлучение одного от другого.

Бог похоронен в нашем сердце, и мы не знаем, кто отвалит камень от гроба. Все разбрелись, только несколько человек покупает ненужные ароматы.

Универсальность и совершенство – ничто более не спасет человечество от тоски и хандры. Ведь уныние, симптом нереализованного стремления великой силы и мощи. Зов к скрытой и не узнанной победе. Уныние это неузнанная исихия.

Уныние это торжественно-величественное зрелище. Кто сказал, что поле мертвых уныло? Оно уныло, если видеть только то, что вам показывают, но если, на самом деле это поле готово к обретению новой жизни, что может быть более непостижимей и грандиозней? Что может быть унылей закапываемых в землю зерен и семян? Но сеятель не унывает, потому что видит спелые нивы и хлеб на столе.

Уныние – стук в наше сердце Универсального.