Живые камни

(О святых покровителях ермаковского войска)

Введение

Геологически Западносибирская равнина представляет собою ложе древнего океана, заваленное осадочными породами и затянутое глиной. Берега этого бывшего Западносибирского океана располагались между Уральскими горами и Среднесибирским плоскогорьем.

Через Западную Сибирь с юга на север проходит осевая Обь-Иртышская река, которая послужила основой для жизнедеятельности поселившихся на её просторах народов.

К приходу Ермака Западная Сибирь была в основном заселена конгломератом четырех этносов. На западе, вдоль Уральских гор, жили финно-угорские народы ханты и манси; на севере самодийские племена ненцев и нганасанов; в центре, на Средней Оби, селькупско-кетские племена; а юг контролировали тюрки. Проникали в Западную Сибирь и Восточносибирские племена: тунгусы-эвенки, енисейские кыргызы и другие.

Все эти народы пришли в Западную Сибирь с юга и юго-востока, частично ассимилировав и частично уничтожив живший здесь, вероятно еще со времен мамонтов легендарный народ сихиртя.

В те далекие времена сихиртя Западносибирская равнина представляла из себя тундростепь или так называемую «мамонтовую степь». Биотоп сибирской тундростепи был примерно аналогичен саваннам Африки – от падальщиков и хищников до мелких и крупных травоядных. В Западной Сибири водились лошади, шерстистые носороги, зубры, туры, овцебыки, яки, олени, верблюды, антилопы, лоси. А охотились на них медведи, львы, волки и другие хищники, но мамонт доминировал над всеми. Такое изобилие животного мира привлекло на просторы западносибирских прерий первых охотников.

Однако со сменой климата, который стал более влажным и теплым, степи начали заболачиваться и покрываться лесами, биотоп тундростепи стал разрушаться и заменяться биотопом тайги. Крупные травоядные, включая мамонтов и бизонов, вымерли, а вместе с ними исчез и привычный промысел для охотников. Западная Сибирь превратилась в менее проходимый и более суровый для жизни край.

Причин, по которым на суровые просторы Западной Сибири переселялись народы, может быть множество, но особенность этого региона в его вечной периферийности по отношению к крупным цивилизационным центрам.

Почему люди оставляли свои привычные, обжитые, цивилизованные места и двигались в места неизведанные вопреки преградам и опасностям, остается одним из вечных вопросов истории.

Так Лев Николаевич Гумилев ввел особый термин «пассионарность» в свою теорию этногенеза и считал, что причиной движения народов была энергия солнечного протуберанца, проецировавшаяся на землю. В геодезических линиях проекции этого луча на землю восставали народы и отправлялись в неведомые края.

Конечно, такая бесчеловечная движущая сила в качестве основания человеческой истории низвела бы ее героев до уровня марионеток, нивелируя тем самым идею Гумилева, ведь он считал что бессмысленность противоположна пассионарности: пассионарий движим некой высшей идеей, ради которой он готов пренебречь даже инстинктом самосохранения.

Движение народов можно объяснить, исходя из экономических, политических, климатических, психологических или мировоззренческих причин, и каждое объяснение имеет какое-то право на жизнь, но хочется обратить внимание на существование и чисто духовной причины подобного феномена.

«И сказал Господь Авраму: пойди из земли твоей, от родства твоего и из дома отца твоего, в землю, которую Я укажу тебе» (Быт 12:1).

По преданию, прежде чем Бог призвал Авраама, Авраам размышлял о причине всего сущего и о начале всего. Именно движение Аврама из земли своих предков в земли неизведанные и стало ответом на его глубинный вопрос.

Кроме Бога нет ничего, и при сотворении мира Бог-Отец как бы исходит из своего Отечества Сыном Своим, творящим мир из этого «Ничего» в Духе Святом. Так и Аврам своим исходом в человеческой перспективе повторил «богомужное» действие Бога, прообразовав, по замечанию святых отцов, утренней и вечерней исход Христа, что и соделало его Авраамом – отцом веры.

Утренний исход Христа связан с Его предвечным рождением в лоне Отца, Вечерний же исход Христа связан с Его Воплощением, Жизнью, Смертью и Воскресением.

Русский человек с принятием православия воспринял пассионарность как раз в таком, духовном понимании; именно этот смысл лежал в основании продвижения русского человека в новые земли, знаменуя утренний путь Христа и творя икону Его вечернего пути.

Сибирский поход казачьего отряда Ермака, положивший начало русскому освоению Сибири, явился частью той же мировоззренческой парадигмы. Помимо геополитических, экономических, стратегических целей, он имел глубокое духовное и миссионерское значение как для организаторов, так и для самих участников похода. Помимо стругов и вооружения, которыми было оснащено войско для реальных боевых действий на сибирских просторах, казаки несли с собой духовные святыни для ведения брани нетелесной в мире невидимом. Они вступали в чуждое, иное пространство, первобытный хаос и страну бесов, входили в порубежье, переступали незримый рубеж, продвижение за который без поддержки христианских святых было немыслимо.

Реально-историческая канва похода широко исследована в разных источниках. В данной же статье делается попытка взглянуть на духовное пространство, в символическом поле которого войско Ермака осуществило исход на невидимую брань. Мы попытаемся взглянуть на него через призму христианских святынь, небесных помощников, сопровождавших войско в покорении Сибири. Но такая перспектива с необходимостью заставляет нас затронуть и вопрос о духовном облике народов, населявших Сибирь ко времени прихода Ермака.

Несмотря на относительное генетическое разнообразие сибирцев, многие исследователи отмечают сходство их мировоззрения. Угорцы, самодийцы, кеты и тюрки разделяли единую картину сибирского языческого мировидения, достаточно архаизированную, с повсеместно распространенным институтом шаманства.

Исламизация Западной Сибири к тому времени еще только начиналась и не имела глубоких корней, хотя ислам активно насаждался ханом Кучумом, так что православным святынями Ермака в первую очередь противостояли именно языческие, а уж потом исламские ценности.

Подобная перспектива – с  двух сторон сибирского порубежья, места встречи христианского, исламского и языческого миров, – мы надеемся, позволит более рельефно реконструировать духовный облик эпохи покорения Сибири, облик самих участников христианского воинства и народов, населявших покоренную Сибирскую землю. Ведь эта земля стала даром Божиим для России, и тайна ее обретения будет привлекать еще не одно поколение исследователей.

 

Православные святыни войска Ермака

Духовный контекст похода Ермака в Сибирь, прежде всего связан с «тектоническими» изменениями, происходившими в Российском царстве при правлении Иоанна Грозного. В это время Россия начинает становиться христианской империей, а значит, принимает на себя имперскую формулу: «одна империя, один царь, одна вера», и теперь русские вместо ромеев встают предстоятелями христианства всего мира пред Богом, но по мысли старца Филофея, в духовном плане Россия становится эсхатологической, то есть последней империей. Подобное понимание еще более обостряло напряженное переживание подобной миссии. Важно понимать, что она связывалась в религиозном сознании русских не только с Церковью или государством, а была делом всего народа, принявшего свой Крест ради осуществления вселенской литургии. Ведь «лит-ургия» – это «народное дело», а не только «священническое или царское».

Из исторических данных очевидно, что такое понимание христианской миссии разделяла и династия Строгоновых, весь род которых отличался благочестием. По преданию, Строгановы вели свое родовое начало от крещеного татарина Спиридона, который попал в плен к татаро-монголам и принял мученическую смерть за веру христианскую, будучи привязан ко столбу и исстроган железными орудиями по приказу хана.

Сибирские летописи не дают точной информации, кто был инициатором похода. Есиповская и Строгоновская летописи приписывают инициативу Строгоновым, а Ремезовская летопись считает инициатором Ермака. Скорее всего, в лице Ермака Семен, Максим и Никита Строгоновы нашли идеального исполнителя своих замыслов. Самоотверженность и религиозность Ермака Тимофеевича ни у кого не вызывала сомнений, но главное, он смог понести и воплотить грандиозную духовную составляющую такой, казалось бы, частной экспедиции с локальными задачами.

Именно Строгановы внесли религиозную составляющую в поход, снабдили войско походными церквями, иконами и священниками. Если бы купцы усматривали для себя в этом предприятии только коммерческую или оборонительную выгоду, такие расходы были бы совершенно излишни.

Похоже, что именно в родовой среде Строгоновых зародилась идея присоединения Сибири как религиозная миссия. Поход Ермака не был попыткой «на удачу», он явился результатом долгого сбора сведений, долгих раздумий и молитв строгановского дома. Купцы обладали широкой агентурной сетью, им был хорошо известен расклад политических сил и особенности мировоззрения народов в землях сибирских. Сибирь не была чужда им и как потомкам татарского рода. И как бы в благодарность за благосостояние, дарованное им Богом на Руси, хотели вернуть долг обращением в христианство своей бывшей родины.

Для подобного дела при снаряжении похода каждое знамя или икона в войске Ермака были выбраны не случайно и отражали наиболее значимые реалии религиозной картины русского духовного мира того времени. Эти значимые реалии позволяют увидеть изнутри, кем же были сами носители знакового поля и контурно очертить духовные смыслы, заложенные в походе.

Стяги и иконы Ермаковского войска не сохранились, но сохранились упоминания о них в преданиях. Так известно об изображениях Архангела Михаила и Дмитрия Солунского, святителя Николая Можайского и Богородицы Знамения Оранты – тех базовых образах духовного контекста эпохи, без которых входить во враждебную землю было бы невозможно.

Неслучайность появления этих священных образов подтверждает и Ремезовская летопись о предваряющих поход духовных явлениях святых: «Издревле Сибирь идоложертвиемъ омраченна бѣ, нынѣ же Сибирская земля наполнися божественныя святыя славы явленніи. В лѣто 96 году самого Вседержителева образа в славу имени Своего, таже въ 144-мъ году, июля въ 20 день, Пречистые Богородицы, Заступницы всего мира, таже Іоанна Предтечи, на Шамъталыке Михаила Архангела, Ермаку з дружиною святителя Николы чюдотворца во 110-мъ году і в приходе Ермака великомученикъ Димитрій» (ст. 139).

Ремезовская летопись рассказывает и о многочисленных чудесах, явленных не только казакам, но и сибирским народам, которые то слышали звон колоколов, то видели грозных огненных воинов, предвещавших приход русских полков.

Несомненно, в продвижении русских в Сибирь было множество чисто утилитарных причин, но именно духовная причина имела определяющее значение и только она остается зафиксированной в летописях, как единственно значимое с точки зрения той исторической эпохи.

 

Архангел Михаил

Появление Архангела Михаила на знаменах Ермака следует рассматривать в связи с идеей мессианского богоносничества русского народа, ведь он считается предводителем народа избранного. Представление о заступничестве Архангела Михаила за русский народ появляется задолго до эпохи Иоанна IV. Михаил был небесным покровителем города Киева. Именно он, по преданию, спас Новгород от орд Батыя. Он стал заступником Руси как христианского государства, православного царя и народа. Не случайно и русская монархическая организация предреволюционной эпохи носила имя Михаила Архангела.

Церковное предание связывает с Архангелом Михаилом низвержение с небес Денницы, предводителя ангелов, восставших против Божьей воли. Само имя Михаил звучит как призыв Архангела: «Кто как Бог?» (по-еврейски «Ми ка Эль»), то есть «Разве кто равен Богу?» Само имя «Михаил» можно воспринимать как молитвенный вопрос-утверждение, когда ум ищет в творении хоть что-то сравнимое с Богом и, не находя ничего подобного, выходит в иное себя на брань за Божий образ. Хотя в другой огласовке это имя можно переводить и как «Вода, подобная Богу» – имеются в виду первичные воды творения, в которых изначально отразился лик Творца, и защитником этого Образа в творении и стал Архангел Михаил.

Денница же, как исказитель Божьего Образа, был низвергнут Архангелом Михаилом. «Как упал ты с неба, денница, сын зари! разбился о землю, попиравший народы. А говорил в сердце своем: «взойду на небо, выше звезд Божиих вознесу престол мой и сяду на горе́ в сонме богов, на краю севера; взойду на высоты облачные, буду подобен Всевышнему». Но ты низвержен в ад, в глубины преисподней» (Ис 14:12-16). «Ты был помазанным херувимом, чтобы осенять, и Я поставил тебя на то; ты был на святой горе Божией, ходил среди огнистых камней» (Иез 28:14-16). «И произошла на небе война: Михаил и Ангелы его воевали против дракона, и дракон и ангелы его воевали, но не устояли, и не нашлось уже для них места на небе. И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним» (Откр 12:7-9).

С Архангелом Михаилом связан и эпизод изгнания Адама из рая, когда Архангел Михаил встал на страже райских врат. «И изгнал Адама, и поставил на востоке у сада Едемского Херувима и пламенный меч обращающийся, чтобы охранять путь к дереву жизни» (Быт 3:24).

К событиям последних времен, о которых пишет пророк Даниил, Михаил также имеет прямое отношение: «И восстанет в то время Михаил, князь великий, стоящий за сынов народа твоего; и наступит время тяжкое, какого не бывало с тех пор, как существуют люди, до сего времени; но спасутся в это время из народа твоего все, которые найдены будут записанными в Книге. И многие из спящих в прахе земли пробудятся, одни для жизни вечной, другие на вечное поругание и посрамление» (Дан 12:1).

Участие Михаила в битве добра и зла повлияла на религиозную традицию, которая стала приписывать ему не только победу над сатаной, но и роль судьи на Страшном суде, куда он сам призовёт души трубным гласом и взвесит на весах души грешников.

Если образно представить себе топографию духовной реальности, то вырисовывается следующая картина. Денница, прежде Первоверховный Архангел, за свою гордость был низвержен с неба Архангелом Михаилом, но через падение человека он опять получил власть в творении. И теперь человек сам должен изгнать его оттуда, призывая на помощь того, кто уже однажды осуществил эту победу, и иконой этой брани было порубежье между Православной империей и окружающими ее неверными народами.

Культ Архангела Михаила особенно возрос после победы молодого царя Иоанна над Казанью. Царь Иван Грозный повелел написать икону «Благословенно воинство Царя Небесного» по мученичной стихире на стиховне пятого гласа на утрени понедельника: «Благословено воинство Небеснаго Царя: аще бо и земнородніи беша Страстотерпцы, но Ангельское достоинство потщашеся достигнути, о телесехъ нерадиша, и страданьми безплотныхъ сподобишася чести. Тем же молитвами ихъ Господи, низпосли намъ велію милость». Воины, погибшие за торжество православной веры, причислялись к мученикам и становились воинами небесного Царя, то есть приравнивались к ангельскому чину, чьим предводителем и является Архангел Михаил.

Икона «Благословенного воинства» была прикреплена у царского места в Успенском соборе Кремля и изображала православное войско, двигающееся под предводительством Архангела Михаила от горящего Вавилона к Небесному Иерусалиму. Интересно, что в прямом смысле горящий град можно воспринимать как символ Казани, но в духовном плане этот образ распадается на множество символических значений: образ земного государства, града Москвы и даже тела, отдаваемого в жертву на всесожжение ради духовного делания.

Икона зримо изображала православную топографию невидимого мира, а именно, что между Градом Земным и Градом Небесным существует пограничная зона, порубежье, которое преодолевается подвигом внутренней жертвенности. Сам Архистратиг когда-то очистил эту зону от врага, но через грехопадение человека духи злобы поднебесной снова заполнили его. Господь наш Иисус Христос создал Небесный Град, и задача человека теперь под водительством Михаила проложить туда дорогу, жертвуя градом земным. Путь этот подобен выходу Аврама из Ура Халдейского.

Икона действительно впечатляла и символикой, и размерами – четыре на полтора метра. Более того, царь Иоанн IV в Архангельском соборе Кремля старался собрать мощи всех своих царственных родственников рода Рюриковичей, чтобы и они составили под предводительством Архистратига воинство душ, шествующих в Небесный Град.

С момента написания этой иконы любое православное войско под стягом с Архангелом Михаилом, вострубившим о начале последней битвы со злом, уже воспринималось в религиозном сознании народа иконографически.

Сам царь Иван Васильевич написал канон Архангелу Михаилу под названием «Канон Ангелу Грозному», так что прозвище «Грозный» перешло к нему от титула Архистратига.

Известно, что Архангел Михаил являлся императору Константину, основателю Царьграда, и особая связь русского царя с Михаилом Архангелом символически приравнивала его к Константину по статусу и по задаче создания великой христианской империи. Вся думающая элита того времени, к которой, несомненно, принадлежала и династия Строгоновых, существовала в поле тех же культурно значимых смыслов, и связь между царской властью, расширением границ империи и культом Михаила Архангела была для них очевидна.

Известно, что среди знамен войска Ермака было два знамени с Архангелом Михаилом. На первом он был изображен на коне, трубящий о наступлении конца света. На втором он являлся Иисусу Навину как «Вождь воинства Господня»: «И вот стоит пред ним человек, и в руке его обнаженный меч» (Ис Нав 5:13-15). Первое знамя символизировало присутствие ангельских сил на стороне казаков, второе прямо указывало на религиозную миссию похода Ермака – завоевание новой «земли обетованной».

Еще в ветхозаветные времена, при достаточно строгом монотеизме иудеев и запрете поклоняться силам небесным, культ Архангела Михаила был явлением исключительным. Архангелы Михаил и Гавриил олицетворяют тайну воплощения Облика Божьего, что закреплено в символике православного иконостаса: вход в алтарь происходит через врата с изображением Михаила, а выход – через врата с изображением Гавриила. Функция хранителя Образа Бога объясняет, почему Архангел Михаил становится военачальником в битве против демонских сил, потерявших этот облик; хранителем дверей рая – места, где человек был подобен Богу; возвестителем конца света, когда Божий зрак откроется всем; и судьёй, взвешивающим души, поскольку имеет в себе абсолютный эталон Образа Бога.

Религиозному сознанию свойственна символическая интерпретация действительности. Реалии невидимого мира проецируются на видимый мир, и явления окружающего пространства приобретают еще одно измерение, становятся знаками иного, выводят за рамки самих себя. Христианская сакральная и даже литургическая топография накладываются на восприятие внешнего ландшафта. Не удивительно, что Уральские горы, служившие реальным рубежом Русской державы эпохи Ивана Грозного, и переход за них воспринимались символически: и как иконостасная преграда, а значит, за нею сакральное пространство алтаря, вход в которое возможен только с Архангелом Михаилом, как на иконе «Благословенного воинства»; и как врата земного рая, на страже которых стоит Архангел, и на поиски которого отправляется казачье воинство в надежде уйти от земного ада и обрести волю, богатство и лучшую долю; и как символический рубеж света и тьмы, христианского мира и бесовской тьмы языческой, победу над которой знаменует Михаил Архангел; и как пасхальный переход души в Царство Небесное, сопряженный с оставлением прежнего и обретением лучшего, подобно ветхозаветному Аврааму, оставившему свою землю и отечество по призыву Бога.

В этом свете открывается вся неоднозначность сибирского пространства. В духовном символическом измерении оно предстает во всей свое многозначности: и как место рая, и место ада, и спасения, и падения, и земля обетованная, и земля Божьего суда. Впрочем, такой синкретизм восприятия является общим для святоотеческой традиции, и для религиозного сознания той эпохи стремящейся демифологизировать и рай, и ад, связывая из не столько с реальным пространством, местом на карте сколько с состоянием человеческой души, принимающей или отвергающей Бога. И Архангел Михаил как страж рая отверзает и охраняет двери верующего сердца.

Значение имени Михаил – «кто как Бог» или «вода, подобная Богу» – как образ первичных вод творения, отразивших лик Творца, и сама фигура Архангела как носителя этого Образа имеют интересную параллель в мировоззренческой картине, общей для народов Сибири эпохи Ермака, а именно в мифе о ныряльщике.

Сюжет его в самом простом виде заключается в том, что некая водоплавающая птица плавала по поверхности первичных вод океана и, нырнув, достала крупинку земли, которая выросла и стала сушей, а сушу эту заселили растения, животные и люди.

Еврейский народ в лице своего основателя Авраама вынес из Месопотамии первичный образ и более глубокую интерпретацию общего для многих народов архаического мифа о ныряльщике, которая смогла вместить в себя и представление о личном Боге, и заложить фундамент представления о Троице, ведь Троица есть образ явления Единицы Бога в творении.

«В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою» (Быт 1:1-2). Мы видим параллельный образу ныряльщика Дух Божий как птицу над водами.

Слову «носился» соответствует еврейское слово מְרַחֶ֖פֶת (mə-ra-ḥe-p̄eṯ, мерахефет), с корнем «мрх». Его значения: «трепетать, любить, вынашивать, высиживать, размышлять», а также «отражаться и омываться». Русское слово «носился» тоже удачно имеет три значения: «двигаться, нести яйца и вынашивать». В Библии это слово встречается еще только один раз во Второзаконии: «Как орел вызывает гнездо своё, носится над птенцами своими, распростирает крылья свои, берёт их и носит их на перьях своих» (Втор 32:11) – орел часто машет крыльями, чтобы осторожно сесть на гнездо, и охраняет птенцов, когда они пытаются совершить свой первый полет. По смыслу глагола «мерахефет» Дух Божий охраняет первичные воды, витает над ними и оберегает их как дитя.

Вот классическое толкование этого фрагмента у Ефрема Сирина, который пишет: «“И дух Божий ношашеся верху воды”. Дух Божий есть Святый Дух Бога Отца, исходящий от Него не временно, по сущности и творческой силе равный Отцу и Единородному Сыну Его. Дух сей, особо и самостоятельно отличаемый от Отца, в Божественном Писании именуется Духом Божиим и Духом Святым. О нем говорится: ношашеся над водами, чтобы вложить родотворную силу в воды, в землю и в воздух, и они оплодотворились, породили в себе и произвели растения, животных и птиц. Духу же Святому подобало носиться в удостоверение, что творческой силой равен Он Отцу и Сыну. Ибо Отец изрек, Сын сотворил; подобало и Духу привнести Свое дело. И сие явил Он ношением, явственно показав тем, что все приведено в бытие и совершено Троицей. Притом должно знать, что Писание, когда повествует о творческой силе Божества, не представляет нам иного духа, который бы, как нечто сотворенное и произведенное, вместе с Богом носился над водами, – но говорит о Духе Святом. Он согревал, оплодотворял и соделовал родотворными воды, подобно птице, когда она с распростертыми крыльями сидит на яйцах и во время этого распростертия своей теплотой согревает их и производит в них оплодотворение. Сей-то Дух Святый представлял нам тогда образ Святого Крещения, когда ношением Своим над водами Он порождает чад Божиих» (Творения, т.6, Толкование на книгу Бытия, с. 214).

Во втором стихе первой главы книги Бытия, в православном понимании, перед нами впервые приоткрывается тайна Троицы. Дух Божий как животворящее начало воплощает отношение Отца к Сыну и Сына к Отцу. Дух Святой содержит, сеет и взращивает логосы бытия, созревающие в толще безвидных и бескачественных первоначальных вод материи, которую Господь Словом Своим явил из небытия. Дух Святой как бы творит порубежье, пространство перехода и встречи творения и Творца, которое уже не принадлежит не только небесным и не только земным водам; в которое Дух Божий нисходит, оплодотворяя его, и где творение потенциально поднимается в сферу божественной истины, чтобы найти там свое истинное развертывание и развитие, раскрыть возможности, которых не имеет в себе, но потенциально содержит как идеальный божественный образ, – через божественные сущность и бытие.

Сибирский же вариант мифа о ныряльщике усложнен борьбой двух птиц, одна из которых символизирует светлое, а другая темное начало. Впоследствии в сибирском фольклоре он подвергся христианской интерпретации, где вместо водоплавающих птиц на дно первичного океана ныряет Архангела Михаил и дьявол, где первый обманывает второго.

Итак, мы видим возможность соотнести сибирский миф о ныряльщике с текстом Священного Писания, в котором Дух Святый как бы оживотворял океан первичного хаоса божественными логосами, а Архангел Михаил, как предводитель ангельских сил воинствует на каждого, кто хочет эти логосы исказить. Тогда миф о ныряльщике есть след вырожденного откровения об акте творения, в котором уже отсутствует личный Бог, но присутствует первичный океан, как начало всего сущего и некая творящая сила под образом водоплавающей птицы.

Несомненно, миф о ныряльщике формировал сибирское архаичное мышление, в котором ныряние занимало особое сакральное место, так известно, что шаманы сравнивали себя с водоплавающей птицей, которая «ныряет» в невидимый нижний мир, возвращая из него на землю уходящие души.

 

Великомученик Димитрий Солунский

К XVI в. культ святого Димитрия имел уже многовековую и разветвлённую традицию почитания на христианском востоке. В Византии при македонской (славянской) династии IХ века он стал покровителем сначала царского дома, а затем и всех славян, живших в Римской империи, поскольку доминирующим населением в Фессалониках к тому времени были славяне. Святые Кирилл и Мефодий, которые как солунские жители почитали святого Димитрия, перенесли его культ непосредственно в славянский мир, и он распространился повсеместно. На Руси из всего сонма святых стратигов святой Димитрий был самым почитаемым.

Особенный статус на Руси мученик Димитрий приобрел после Куликовской битвы, когда Дмитриевская родительская суббота стала днем поминовения всех погибших за веру и отечество. На иконе «Благословенное воинство» святой Димитрий вместе с князем Дмитрием Донским возглавляет самый верхний полк русских воинов, идущих ко Граду Небесному.

В отличие от почитания других покровителей воинства, Федора Стратилата и Георгия Победоносца, почитание мученика Димитрия в XVI в. носило элитарный характер. Ведь, согласно житию, святой происходил из именитого богатого рода, занимал должность проконсула Фессалоник.

Вообще на Руси существовала княжеская традиция давать первому ребенку имя в честь святого Димитрия. Дмитриями были старшие сыновья Ярослава Мудрого, Юрия Долгорукого, Александра Невского, Ивана II, Ивана Грозного, Алексея Михайловича. При царе Иване Грозном честь святого покровителя своего рода был назван и рано умерший первенец царя и последний сын, блаженный Димитрий Угличский.

Весьма вероятно, что великомученик Димитрий присутствовал на стягах в стане Ермака не только как покровитель славянских воинов, дарующий победу, но и как патрональный святой здравствующего царя. Его присутствие в воинстве свидетельствовало о покровительстве царского дома, о знаменовал то, что это было войско «белого царя», идущее в сибирскую землю с миссией, а не «шайкой бродяг», по выражению Карамзина, отправившейся в Сибирь с целью грабежа. Ремезовская летопись упоминает и о явлении святого Димитрия Ермаку.

Кстати о покровительстве царя говорит и часто упоминаемое в исторических источниках знамя Ермаковского войска с изображением единорога, который считался геральдическим животным Ивана Грозного. Единорог был распространенным имперским символом единобожия, единоверия и единоцарствия. Как писали грамоты московских бояр: «Великого Бога и Спаса нашего Исуса Христа, в Троице славимого, милостию великого государя яко рога инрога, царя и великого князя Ивана Васильевича всеа Русии» (Грамота московских бояр к панам рад от 178 июня 1563 г. // Сборник Русского исторического общества. СПб., 1892. Т. 71. С. 148).

Мученик Димитрий знаменовал собою славянскую миссию в распространении христианства и связывал эту миссию как римский святой с Римской империей и эллинским началом вообще, ведь Солунь место приобщения славянского мира к эллинской культуре.

Довольно парадоксален, с точки зрения языческого понимания, тот факт, что святым покровителем христианского войска стал мученик, бесславно и неудачливо закончивший жизнь. Но в этом и парадокс христианского восприятия войны и самого концепта «воинствования».

Языческая воинская культура до принятия христианства у славян и скандинавских народов была схожа. Удача и Слава возвеличивались как религиозные принципы, как способ испытания судьбы. Героическая смерть в бою влияла на посмертную судьбу героя, давала ему возможность войти в воинство Одина и участвовать в «дикой охоте», в последней битве мировых стихий. У славян сходные Велес и Перун выполняли функции варяжских Одина и Тора. Если воин тонул, то в славяно-скандинавском языческом восприятии его постигала самая неудачная смерть, даже хуже, чем смерть от старости. Таким образом, в языческом мире война считалась делом божественным и необходимым.

В библейской перспективе очевидно, что Богу война не нужна, в ее массовости и жестокости плавятся все нравственные принципы. Но если в этом падшем мире Промысел Божий может осуществиться только через войну, то она попускается только с целью возмездия над нарушившими божественные заповеди и ради возвращения человека к осознанию истины своего падения. Христианство добавило к восприятию войны личностное измерение и увидело в ней добровольное жертвенное начало. Именно жертвенное служение как отстаивание божественной истины на земле даже до смерти и стало основой существования так называемого «христолюбивого воинства».

Если воин идет на бой ради собственной удачи и славы, им движут чуждые христианству чувства. Этой теме посвящен весь контекст «Слова о полку Игореве», где русский князь терпит поражение, отправившись на войну из тщеславия. В христианском понимании война — это духовное испытание человека, который мужественно принимает на себя вину необходимого убийства ради защиты родины и нравственных принципов, это духовный подвиг. Как писал русский философ Иван Ильин: «Ты не убиваешь только потому, что за тебя убивают другие». Интересно, что языческое мировосприятие осмыслило и по-своему ассимилировало эту идею, признав, что у Христа большая Удача и великая Слава, потому что внутреннее состояние духа воина выше, чем его внешние подвиги.

Часто Ермаку и его войску приписывали именно свойства злосчастного князя Игоря и его полка, на века ставшем притчей неискоренимой с языческих времен славянской жажды подвига и славы, воли, наживы, тщеславной удали богатырской, но церковное понимание видит в походе Ермака христианскую самоотверженность до смерти, жажду постоять за веру, за братьев и русскую землю, отбросить врага за ее пределы, не только и не столько ради политической и утилитарной выгоды, но во славу Божию.

Совершенно иную специфику имела война у народов, живущих на сибирских просторах, встретивших войско Ермака. Когда русские стали проникать в Западную Сибирь, то обратили внимание, что в ней шла «война всех против всех», и это несмотря на огромную территорию, слабую заселенность и практически неисчерпаемые ресурсы. Столкновения разных этнических групп сопровождались крайней жестокостью, от традиционного снимания скальпа, до поедания частей тела врага. Тотальная разрозненность и взаимная вражда народов Сибири способствовала и была определяющей для быстрого захвата огромных территорий сравнительно небольшими военными силами.

С такой же ситуацией столкнулись и завоеватели Америки, и на американском материале эта тема более подробно изучена. Этнографические и генетические исследования доказывают теорию колонизации Америки через Сибирско-Дальневосточный регион, так что нет ничего удивительного в том, что историческая реальность эпохи Ермака этих двух областей являла прямые параллели.

Тотальность «войны всех против всех» на американском континенте имела религиозные мотивы, потому что, по представлениям индейцев, только постоянные человеческие жертвоприношения удерживали мир от вселенской катастрофы. Необходимость постоянно приносить жертвы доводила даже до договорных войн ради захвата пленных.

Схожие мифологические представления заставляли вести постоянную войну и народы Сибири, с той региональной особенностью, что сибирцы предпочитали воевать на лодках. Плавать остяки и вогулы не умели, и потому утопленников при таких боевых действиях всегда было достаточно. Тела утонувших врагов умилостивляли подводного мамонта, а захваченных пленных ритуально приносили в жертву.

Только власть Русского государства прекратила эту бесконечную войну на территории Сибири.

Отношение к жертве и восприятию войны у сибирцев и русских принципиально отличалось. Христос явил Собою добровольную жертву ради людей и открыл путь к жертвенности внутренней, призывая на внутреннюю брань. И в этой перспективе война, если и имела смысл, то только как форма и способ проявления жертвенной любви к ближним.

В мифологическом же сознании народов Сибири постоянное жертвоприношение воспринималось как единственный способ сохранения равновесия в видимом мире. И жертва спускалась из среднего видимого мира в нижний мир, что возвращает нас к тематике мифа о ныряльщике.

С этим мифом, в частности, связано и культовое бронзовое литье I в. до Р.Х – I в. после Р.Х., найденное в кладах западносибирской кулайской культуры. Скелетообразные изображения лосей, мамонтов или героев закапывались в землю сразу после отливки, чтобы отправиться в нижний мир, где они становились охранниками от злых духов, препятствуя их проникновению в мир видимый. Ритуал культового литья повторял акт творения и познания: из земли бралась бесформенная руда и плавилась в огне, как некогда все творение было расплавлено в небесном котле, прежде чем стать воплощенными формами видимого познаваемого мира. Придание формы давало шаману власть над силами хаоса, бесформенное было поймано и побеждено, заключено в границы, названо и связано. Иначе не имевший облика и формы хаос грозил ворваться в средний мир из нижнего и нарушить его равновесие. В этом смысле шаман был одновременно и демиургическим металлургом, выплавляющим мыслеформы, и воином с силами хаоса, и, в случае успешного проведения ритуала, ныряльщиком через небесную или земную дыру за душами, похищенными и унесенными в иные миры.

Свое, отличное от христианского и языческого, понимание войны существует и в исламе. Хан Кучум, которому были подвластны сибирские земли, исповедовал мусульманство и формально не был язычником. Однако мусульманский джихад значительно отличается от христианской священной войны за веру так же, как шахид-мученик отличается от христианского мученика.

В исламе невозможно сыновство человека Богу, и сын, отдающий жизнь за Отца, не то же, что раб, отдающий жизнь за Господина, даже если этот Господин – Бог. Джихад — это любое усилие по распространению ислама, и внутреннее, и внешнее, но священная война христиан – это способ проявления сыновьей любви к Богу, а не проявление служебной ревности. Святой мученик Димитрий как раз яркий пример подобного различия.

Христианство перевело войну в совершенно иной контекст. Выходя на внутреннюю брань, христианин призван познать и пленить внутренний хаос, в виде страстей, заключить в слова и принести в жертву на сердечный алтарь Богу в таинстве исповеди, как собственную тьму, которая, будучи обличенной в слова и вынесенная на свет, под всепрощающим и преобразующим взором Бога теряет свою власть. Так внутренняя брань становится путем к таинственному воссозданию облика Христа в душе каждого христианина, в котором раз за разом бесформенная руда изначального творения, пораженная и пронизанная темными содержаниями в результате грехопадения, освобождается от глины и тьмы и постепенно переплавляется в Образ Божий. И внешняя битва есть только одно из проявлений этого духовного делания. Однако, в христианском понимании, и воюет за душу, и переплавляет страсти, и принимает жертву, и Сам становится жертвой за человека Христос, потому что без Бога и Его помощи человеку невозможно делать ничего.

Таким образом, христианство переводит понимание жертвы как бы из нижнего в верхний мир, вся внутренняя духовная топография переворачивается и обретает, как на иконе, обратную перспективу, и уже не шаман ныряет за душами, а Господь, как Истинный ныряльщик и ловец человеков, Своей жертвой освобождающий их от власти внутренней и внешней тьмы и ведущий их в вечный Свой Свет.

 

Святитель Николай

Но, несомненно, главным «патроном» Ермака и его войска был святитель Николай.

Уже само значение имени Николай (восходит к др.-греч. Νῑκόλαος: νῑκάω — «побеждать» и λᾱός — «народ») можно трактовать двояко: и как «победителя народов», и как «ведущего народы к победе». А о русском народном почитании святого не стоит и говорить: оно настолько велико, что Николай неофициально возведен народом в апостольское звание, хотя в святцах ему отводится всего лишь чин святителя.

В православной Церкви иерархия святых всегда соблюдалась достаточно ревностно, и место в иерархическом перечне ликов святости имела важное значение в рамках общей гармонии Вселенской Церкви. Лики святости, особенно в верхней части списка, были четко закреплены: Христос, Богородица, Животворящей Крест, апостолы, мученики и только потом святители. Но святитель Николай воспринимался русскими именно как новый апостол «человецев незнаемых». Посвящение особого дня, четверга, святителю Николаю так же показатель его удивительной славы от Бога.

Почитание этого святого распространилось на католический, на протестантский мир и, что еще более удивительно, на миры иных религий и даже атеизма. На западе культ святителя достиг расцвета после перенесения его мощей в Италию в Бари, откуда он разошлось по всей Европе.

Особенную помощь от святого Николая чувствовали путешественники и мореплаватели. Так Николай Угодник стал покровителем голландской столицы Амстердам, где его называли Синтер-Клаас. Причем в Голландии он потеснил даже фигуры волхвов, и приносили подарки на Рождество детям стали от имени Николая.

Высадившись на американском континенте, голландцы основали колонию Новые Нидерланды на острове Манхэттен со столицей Новый Амстердам. Церковь святого Николая стала одной из первых построек на новой земле, так что святой воспринимался не только как помощник в мореплавании, но и как святой защитник от местных диких народов.

Через сорок лет голландская колония была захвачена англичанами, а Новый Амстердам переименован в Новый Йорк, однако, почитание святителя сохранилось и было заимствовано у голландцев, только Николай из Синтер-Клааса превратился в Санта-Клауса.

Во время гражданской войны между северными и южными штатами культ Святого Николая распространился по всей Северной Америке. Интересен исторический факт эпохи гражданской войны: Авраам Линкольн распорядился издать плакаты, на которых любимый всеми Санта-Клаус выступал на стороне северян. Как только плакаты попали в войска, южане стали терпеть одно поражение за другим.

Во время Второй Мировой войны американские солдаты перенесли культ Сант-Клауса в Европу, и там он получил известность повсеместно, хотя потерял свое христианское наполнение. Образ святого фактически трансформировался в финского Йоулупукки, «Рождественского козла». Как ни удивительно, почитание «пукки» финны принесли из Сибири, и за ним скрывается архетип доисторического мамонта.

В противовес культу Санта-Клауса идеологическая машина Советского Союза породила Деда Мороза, хотя за его обликом совершенно явно скрывался все тот же святитель.

Возвращаясь к  Сибири, можно заметить, что здесь имел место удивительный феномен: местные народности, включая шаманов, принимали именно святого Николая за русского бога и включали его в свой пантеон богов. Так нганасанские шаманы объявили святого Николая своим главным духом-покровителем и называли его Микола Железный Конь.

Этот феномен проявился еще до Ермака, начиная с проникновения поморов на сибирский север, и можно говорить об исключительно сибирском духовном феномене особого почитания святителя.

Многие сибирцы шли креститься только по обету святителю Николаю: если святитель помогал инородцу в какой-то беде, он давал обет креститься, и это становилось основной мотивацией. Архаичное мышление чуждо абстракций, и каждое конкретное событие имело духовное измерение, поэтому помощь в конкретном деле или ситуации воспринималась как окончательный аргумент для мировоззренческих решений. По свидетельству миссионеров, к XIX веке среди сибирских коренных жителей повсеместно распространилось почитание святителя Николая, при том, что официальная православная миссия в Сибири потерпела практически полный провал.

Если апостол Петр был апостолом иудеев, а апостол Павел язычников, то святитель Николай стал апостолом особой категории людей с архаичным мышлением, которое трудно назвать даже языческим. Язычество в своей развитой форме было порождением цивилизации и высокой культуры, с присущей им структурированностью гражданского общества, элитой, развитым культом. Основная же масса народа живет как бы внутри архаического мировосприятия, своими маленькими заботами, не выходящими за границы их собственного дома и семьи. Эта инертная, с точки зрения государства, масса часто составляет большинство населения и пассивно противостоит так называемой элите. Но инертность моря человеческого, его равнодушие к высоким идеям, абстракциям, культуре и ее содержаниям имеет огромную силу, и в ней рассеяны крупицы великого смысла.

Западную Сибирь можно назвать заповедником подобного мышления. Раз за разом она поглощает и гасит в себе цивилизаторские цунами окружающих государств с их изощренными идеологиями. Но вот через святителя Николая, через его образ и его помощь и эти люди смогли воспринять Христа.

Святителя Николая нельзя назвать воинским святым, – хотя казаки Ермака несли с собой его образ из Можайска с мечом в руке, – но и для них святой Микола не был воином, а скорее «теплым заступниче и везде в скорбех скорым помощниче» в нелегкой казачьей жизни.

Из летописей известно, что святитель Николай два раза лично являлся Ермаку, и именно с предупреждением святителя о братолюбии связывают трагическую кончину атамана: «Нощию жѣ тоя явися Ермаку молящуся и пяти человѣкомъ в нощи святый Николае Можаискии, повелевая в чистотѣ жити и прилѣжный постъ имѣти і всякие с братолюбиемъ добродѣтели проходити и прорѣче: “Будѣтъ на Красной горѣ домъ в жилище Богу и мнѣ впредь; вы же аще не послушаетѣ мѣне, престану помогати вамъ, і вскорѣ скончаетѣся за грѣхи свои, нѣ внемлюще в добродѣтели, в злобы впадаетѣ”» (Ремезовская летопись, ст. 97).

По преданию, казаки взяли на себя монашеские обеты нестяжания, целомудрия и послушания против трех великих искушений Сибири: соболей, шаманов и вольницы. И видимо в нарушении этих обетов, и скрывается одна из причин трагической гибели большинства ермаковского войска и самого Ермака.

Святитель Николай повсеместно почитается как спаситель на водах и помощник всех путешествующих по воде, так что смерть Ермака в воде, с одной стороны, говорит нам об исполнении грозного пророчества святителя Николая, но с другой, открывает и промыслительную сторону этой смерти.

Русские первопроходцы обнаружили странную особенность у местных народов: несмотря на то, что все они были рыбаками, совершенно не умели и не учились плавать. Если чья-то лодка переворачивалась и начинала тонуть, соплеменники даже не старались спасать товарища.

Дело в том, что, по представлениям сибирцев, в глубине любого водоема начиналась подземная или «мамонтовая» река, по которой Мамонт уносит душу на тот свет. Любой водоем был святилищем, отражением Млечного пути под землей от устья к истоку, с которого начинал обратный путь умерших душ. Если человек тонул, в мифологическом сознании сибирских народов он становился священной жертвой, которую запросил нижний дух, и такая доля была почетной избранностью, а потому плавать и не учились, как богопротивному делу.

Вообще почитание подводного мамонтообразного существа, творца речных русел, взламывателя зимнего льда весной и забирателя человеческих душ является яркой особенностью мировоззрения сибирских народов и не встречается нигде более. Ханты называли мамонта – вэс, манси – витк, самоеды – кощар, кеты – тель, тунгусы – сэлэ. По всей видимости, оно сохранилось с тех древнейших времен, когда мамонты реально паслись в сибирских степях.

В западносибирской мифологии Мамонт соединял в себе черты реального и мифологического существа. У чукчей, коряков и маньчжур его облик был близок к действительному образу животного: наделен огромными бивнями, отличался крупным весом и длинной шерстью, причем мясо его считалось съедобным, и принадлежал к числу сухопутных. Для большинства же народов Центральной и Западной Сибири: ненцев, хантов и манси, селькупов, кетов, эвенков, якутов Мамонт был легендарным рогатым духом, сочетавшим в себе черты водяного и сухопутного зверя.

Зарождение мифов о Мамонте, по-видимому, относится ко времени мирового потопа, и поэтому Мамонт напрямую был связан с нижним миром. Русские застали представление о нем как об огромном подводно-подземном существе, рыбе-звере с бивнями и рогами. Некогда, в изначальные времена, Мамонт создал рельефы гор и озера, прожил русла рек. В Мамонта может обратиться любое существо, отказавшееся от смерти, и сам он может обернуться любым существом. Он охраняет путь на тот свет и провожает в него души умерших. Мамонт топит людей, если те не приносят ему жертвы, но и сам Мамонт стал жить под водой, когда утонул во время потопа. С мифами о Мамонте связаны и легенды о сихиртя, первых сибирских жителях, ушедших под землю.

Мамонт считался основным помощником шаманов, камлающих на низ, и литые бронзовые изображения мамонта сибирские шаманы пришивали на свои одеяния.

В этом ключе факт смерти Ермака в воде впечатлил сибиряков даже больше, чем его подвиги. Водная смерть считалось сакральной и очень почетной, и душа его как жертва переносилась в мир духов, что в глазах сибирцев придало сакральный оттенок всему походу Ермака, а само его тело сделало священной реликвией.

Ремезовская летопись трактует смерть Ермака в контексте пророчества Исайи: «Не веселитеся, вси иноплеменные, сокруши бо ся ярем веселящаго вас: от семени бо змиина изыдут внучата аспидом, и внучата их изыдут змия летящая. И упасутся нищии Господем, и убозии человецы в мире почиют, потребит Господь гладом семя твое, аспиде, и останок твой. Возрыдают врата градов и возмут гради тверди иноплеменских всех, яко дым от севера грядет, и несть пребывати в числех его» (Ис 14:29-31). То есть зря веселился хан Кучум о смерти Ермака, который был для Кучума страшным чудовищем, но еще более страшные для него существа придут на него, пока не изничтожат совсем, праведник же не будет забыт (Ремезовская летопись, ст. 136).

О религиозном трепете местных народов перед телом Ермака говорят многочисленные предания, по которым его похоронили рядом с суфием шейхом Хакимом-Аты, распространителем ислама в Западной Сибири. Но световые явления от могилы атамана, которые не видели русские, но видели татары, так испугали татарских князей, что его могила была сокрыта.

Промыслительная стороны смерти Ермака приоткрывается перед нами в том удивительном факте, что именно культ святителя Николая среди языческих народов Сибири и даже в шаманской среде вытеснил культ мамонта, и именно святитель Николай стал спасителем на водах, и проводником душ сибирцев в иной мир.

 

Богородица

В эпоху Ермаковского похода Западная Сибирь формально входила в ханство Кучума, который пытался внедрить ислам как государственную религию на подвластных ему территориях, однако, больших успехов в Сибири не достиг. Такую же неудачу потерпели попытки внедрить на сибирских просторах тенгрианство, буддизм, зороастризм, манихейство и даже несторианство.

Но издревле действительно реальным единым религиозным культом для всей сибирской территории был культ Великой старухи-праматери, и этот реликтовый культ был одним из осколков архаического сознания. Он имел региональные и племенные особенности, но составлял общий мировоззренческий фундаментом для всех сибирцев.

К приходу русских общее поклонение Прастарухе было уже значительно фрагментировано и потускнело, хотя следы его присутствия ощущались повсеместно от Урала до Алтайских гор. У алтайских народов Юго-западной Сибири тюрков, монголов и тунгусо-маньчжур культ почитания великой богини Умай, жены бога Тенгри, к этому времени уже был весьма затемнен. У самодийцев Средней Оби почитание аналогичной богини Ылынты сохранилось в большей степени. У кетов миф о старухе Хоседам был распространен и хорошо развит. У фино-угров Зауралья культ старухи Калтусь (Калтащ) имел значительную оживленность, так что дожил до встречи с войском Ермака в виде поклонения Золотой бабе.

Общий мифологический сюжет представлений о Старухе-Праматери  укладывался примерно в такую канву: бог Неба, муж Прастарухи, прогневался на нее за измену и скинул с неба, после чего она стала хозяйкой нижнего мира, забирающей души. Задача шамана была обманом похитить у нее души умирающих, пока их не постигла физическая смерть.

Рудиментом мифа о Прастарухе была и известная по сказам П.П. Божова Хозяйка Медной горы. Золотая баба, она же Медная или Серебряная баба, олицетворяла собою как рудное подземелье.

Ермак прекрасно понимал консолидирующую роль этого культа для сибирцев и потому лично поручил атаману Богдану Брязге совершить карательный рейд: найти, захватить и уничтожить золотого идола. Богдан нашел и разорил капище богини, но самого идола успели спасти.

Именно на Золотую бабу сибирцы возлагали основные надежды в сокрушении Ермаковского войска. По преданию, к ногам золотого идола и кинули в дар панцирь, снятый с тела утонувшего Ермака.

Сохранилось и описание Золотой бабы как женщины с ребенком во чреве и еще одним ребенком, стоящим рядом. Руки Золотой бабы, скорее всего, как у большинства аналогичных изображений Праматери, идущих с палеолита, были воздеты вверх в позе рожаницы, символизируя одновременно и ветви мирового дерева и рога мировой лосихи.

Архаический культ Праматери или Великой богини в мировой истории был распространен повсеместно, а потом сменился культом мужских божеств. Сибирь ко времени завоевания оставалась одним из его последних действующих очагов.

Очевидно, что культу Золотой бабы в христианской системе координат противопоставлялось почитание Богородицы. Атеистическая пропаганда в советское время использовала известный феномен замены языческих богов святыми для подтверждения, что между языческими богами и христианскими святыми не было никакой разницы. Но разница, конечно, была – такая же, как между небом и землей. Вместо подземного царства Старухи-праматери христианство явило Небесное Царство Богородицы-Девы.

В библейском свете противостояние Прастарухи и Пречистой Девы можно соотнести с противостоянием Древа Познания и Древа Жизни, Ветхой Евы и Евы Новой. Ведь Змий обещал сделать Еву богиней и исполнил свое обещание – культ рожающей и забирающей жизнь Праматери, восходящей к Еве, являлся первоначальным культом, из которого выросли все языческие религии. Хотя имя Ева – «жизнь» Адам дал своей жене с горькой иронией, ибо вместо перспективы вечной небесной жизни, ей досталось только круговращение плодоношения жизни земной, заканчивающейся смертью.

Прастаруха была низринута на землю, и в непрерывном круговращении земной жизни запустила процесс природного обезличивания всего и вся – печать безличности лежит на всей дохристианской религиозности. Исследователи давно обратили внимание, что у статуэток неолитических богинь плодородия отсутствовало лицо, и это не было случайностью.

Архаичные и языческие культы представляли себе начало мира не как творение, а как эманацию божества, отпадение, огрубление и остывание некого божественного безличного огня; личность же воспринималось как частное бытие и конечная стадия этого отпадения, поэтому восхождение обратно к небу было связано с обезличиванием. Возвращение к «материнскому месту», откуда отпала божественная искра, и было целью дохристианской религиозности. Поэтому Великая богиня была жестокой матерью: одной рукой она даровала жизнь, а другой забирала. Как из раскаленного тигля, из нее выплавлялись живые формы, чтобы вновь расплавиться в ее утробе. Она рожала и убивала, низводя жизнь до иллюзии.

Богородица совсем иная. Она восприняла нисхождение Бога как явление предвечного личностного начала. Через Богородицу открылось, что Бог Личность, и что тайна Троицы – это тайна взаимообщения божественных Лиц. Человек создан для общения с Богом как личность с личностью. Личность не последняя ступень ниспадения божественного огня, а суть Бога, Который сотворил мир из ничто ради общения с человеком. Мария преодолела обезличивание в Рождестве Своего Сына, Чье Тело стало Телом Церкви и Небесного Царства как место спасения и преображения плоти и всякой твари.

Потому Богородица стала «Взбранной Воеводою», то есть Она воинствует на всякую безличность и сокрушает культ Великой бабы, чье чрево – смерть. Потому она начальница Архангела Михаила и заняла место предводителя войска, а он стал ее полководцем: рай предзнаменовал Богоматерь, и огненный меч Михаила, стерегущего врата рая, теперь стал служить Богородице и прокладывать путь сквозь тьму всякому, ищущему Божественного личностного Света.

На знаменах войска Ермака была изображена Богоматерь новгородская Знамения Оранта, несущая во чреве Богомладенца, как образ, по форме схожий с изображением прабогини, а по сути, открывающий совершенно иную реальность Небесного Царства как Тела Сына Божьего.

Интересно, что в новгородских летописях до XVI века икона Знамения всегда называлась просто «Богородичная», то есть для всех было очевидно, о каком иконографическом образе шла речь.

Икона Богородицы Оранты является одной из самых таинственных, ибо показывает момент явления Богомладенца во чреве еще до Его Рождества, это тайна посещения Богом человека, личное откровение, о котором знает только сам верующий, когда, по слову апостола Павла, уже не сам человек живет, а живет в нем Христос (ср. Гал. 2:20). Или, по выражению преподобного Симеона Нового Богослова: «Содержащий все поселяется внутри человека, и человек становится как бы беременной женщиной» (Богословские и Нравственные Слова, 11.157).

Через Богородицу вечность Бога прикасается к течению времени, временная ткань рвется, и этот разрыв знаменует в человеке явление личности. Ибо личность разрывает историю Духом, скорее нарушает исторические законы, ибо только через личность вечность может вторгаться внутрь времени, только через личность Дух может воздействовать на природу, и тогда и творится история, ибо история — это встреча природы и духа, времени и вечности, а не формальные события или факты.

И в этом смысл наименования «Оранта», который можно перевести и как «восточный», и как «молящийся», и как «ориентир». Через Богородицу восходит заря вечности, которая и становится духовным ориентиром для внутреннего мира человека и определяет его жизненный выбор. И в этом смысл наименования «Знамение»: икона Знамение показывает миг торжества Пречистой, когда Она славит сердцем Бога, таинственно нося Его во чреве и прообразуя ношение Христа в тайнике человеческой души.

Поход на Сибирь Ермака также сопровождался многочисленными знамениями, и сам Ермак в момент похода проходил свой путь христианина. Каким бы он ни был до этого и какими бы принципами ни руководствовался, путь в Сибирь слал для него восхождением к своего рода личному бессмертию. Ермак Тимофеевич сам стал знамением и освятил своею жертвенностью всю историю русской Сибири.

Впоследствии образ Абалацкой иконы Божьей Матери – Оранты стал главной сибирской иконой. Многие исследователи обращают внимание на духовную связь между решающей битвой Ермака за Сибирь с Маметкуловым войском с образом Абалацкой иконы. Эта битва переломила ход событий на Абалацком озере, где жила любимая жена хана Кучума Сузге, а шаманы грозили Ермаку истуканом Золотой бабы. Известно, что Абалацкая икона была написана после явления Богородицы вместе со святителем Николаем и Марией Египетской, в чем можно увидеть знак и особого покровительства Богородицы над Сибирью, и помощь святителя Николая, и суровость Сибири, где помощницей в преодолении природных невзгод и выступает преподобная Мария Египетская.

В связи с освоением Сибири возникает и вопрос о сущности удела Богородицы на земле. В русском благочестивом предании перечисляется четыре богородичных удела: Иверия, Афон, Киево-Печерская Лавра и Серафимо-Дивеевский монастырь. Однако богословский смысл удела Богородицы как таковой отсутствует.

Богородица, как и апостолы, должна была получить свой жребий или удел, в какой стране благовествовать. Первоначально Ей досталась Иверия, в те времена самая отдаленная окраина Римской империи. Такая периферийность первого удела Богородицы может быть осмыслена и в богословском плане, и в плане сакральной географии.

В Богородице вместилась полнота максимальной соотнесенности с Сыном Божьим, ее утроба стала местом начала таинства богообщения, водами нового творения. Богородица являет Собою и приоткрывает тайну пространства встречи со Христом. Поэтому исключительность Приснодевы Марии предполагает подвижность ее удела, который пребывает как бы вне соотнесенности с реальной географией, но распространяется на географию сокровенную, так что Ей посвящено всякое место, где жертвенно и искренне служат Ее божественному Сыну. Потому впоследствии понятие Богородичного удела распространилась на особо молитвенные монастыри.

Богородичный удел конечно же и там, где православная империя соприкасается с иноземными и инославными народами, где происходит подвиг исповедничества христианской веры, обращения душ и жертвенной смерти за Христа.

Поэтому Западная Сибирь в период Ермака в полной мере была посвящена Богородице и стала ее уделом. Примечательно, что в первой столице Сибири – Тобольске главный собор был освящен в честь Софии – Премудрости Божьей, которая на Руси считалась Богородичным Образом.

Западная Сибирь – низина умершего океанического дна, самой своей географией связанная с безличным началом Старухи-Праматери, с походом христианского войска стала посвящена Той, Которая даровала миру Спасителя и открыла небесный океан божественной благодати, Той, в Ком покоится жемчужина бесценного сокровища Тела Христова.

 

Заключение

Часто в истории труднодоступные территории с суровым климатом: горы, болота, пустыни – принимают на себя «дренажную» функцию для окружающих цивилизаций. На таких территориях находили себе прибежище осколки разрушенных этносов и культур. В такие места так же ссылали неугодную официальной власти элиту с альтернативными взглядами, преступников и разного рода маргиналов. На таких периферийных пространствах сохранялись и самые глубокие черты архаики, как в мировоззрении, так и образе жизни. Жизнь на грани выживания способствует упрощению бытового уклада и мышления, но одновременно сохраняется простота, непосредственность и допонятийная универсальность взглядов на жизнь подобная детскому мышлению, которое так характерно для архаичных обществ.

Суровые условия жизни срывают все покровы цивилизации как незначительные, оставляя самую суть, а потому каждый человек, попадая в такую среду, может как опуститься до без-образия и полностью утратить человеческий облик, так и преобразиться, освободившись от косности и всего наносного, открыть в себе свой подлинный образ, заложенный Богом. Все черты подобной особой среды присуще и просторам Сибири, а значит и для русского человека она стала пространством свободы как вызова, для одних в поиске анархии, а для других в поиске Бога.

Ермак Тимофеевич Аленин был, несомненно, человеком огромной внутренней свободы, и поэтому и его характер, и его подвиг стали как бы символами Сибири, поскольку он сумел в себе сочетать как силу внутренней воли, как мужество ратного духа, так и веру в Бога.

История – дело богочеловеческое: ее движение направляется одновременно сверху от Бога и снизу от людей. В подлинном смысле история – это встреча природы и духа, времени и вечности, живых людей и их небесных покровителей, только события на стыке реального и духовного становятся действительно историческими.

В походе Ермака, как нигде ощущалось присутствие этих обоих сил: людей и святых. Для христиан нет жесткой преграды между живыми и умершими членами Церкви – у Бога все живые. Но Церковь как бы делится на две части: воинствующая и торжествующая, странствующая и уже обретшая, очищающаяся и спасшаяся, Царство земное и Царство Небесное.

Под Царством Евангелие понимает не конкретную территорию, а, прежде всего, отношения с Богом, поэтому и «Царство Божие внутри нас есть» (Лк 17:21). И поэтому Царство не столько где-то или когда-то в будущем, сколько здесь и сейчас в настоящем, ведь и отношения не возникшие при жизни вряд ли могут появиться после смерти.

В христианском понимании история – это соработничество двух Церквей, воинствующей на земле и торжествующей на небе, и обе они связаны неразрывно и оказываются в одном духовном пространстве, где Небесная Церковь освящает и преображает свою земную проекцию в икону пространства небесного.

Переосмыслив идею Гумилева как христианскую метафору, мы действительно можем уподобить Христа Солнцу, а Его святых солнечным протуберанцам. Внутри духовной энергии Бога пассионарии движутся, прилагая собственные усилия, имея в сердце веру, очищаясь своим подвигом при заступничестве святых покровителей, когда целые сообщества объединяется единой идеей и действуют сообща для ее воплощения.

В этом свете покорение Сибири, без всякого сомнения, было прежде всего духовным событием, как для самого Ермака Тимофеевича, как для его воинов, так и для всей страны Российской. Поход стал личным испытанием в вере и очищением от грехов, но, в то же время, подвигом, совершаемым под особым Промыслом Божьим.  В XVI веке он воспринимался именно так, поэтому что все без исключения казаки Ермаковского войска, погибшие в этом походе, поминались как мученики за веру.

Однако серьезного духовного осмысления похода Ермака, и самого факта присоединения Сибири пока так и не произошло. Подобную попытку пытался осуществить разве что только Семен Ульянович Ремезов, картограф, архитектор, художник и историк петровских времен. Его многостороннее творчество все было подчинено этой идее. Так в своем труде «Уподобление Сибирской страны» он попытался собрать все свои представления и ухватить некий духовный образ Сибири, который для него представился в виде Ангела.

Если смотреть на этот образ Ангела в перспективе прошедших веков, то очевидно, что за ним скрывается не столько наделение Сибири «ангельским или райским статусом», сколько придание ей статуса территории очищения и суда. Так и Архангел Михаил, с одной стороны, охраняет врата рая, а с другой, выступает судией на Последнем судилище. То же и в отношениях с Богом: знающий Бога, открывает для себя Небесное Царство, но путь к нему идет через Суд, и праведник ищет этого Суда над собой, а нечестивый, не ведающий Бога, тщетно пытается от этого Суда скрыться. Сибирь как место свершения «божественных судов» потому и не стала русской Америкой, так как открывает не райское благоденствие на Земле, а зовет к покаянию и очищению. «Не имамы бо зде пребывающего града, но взыскуем грядущего» (Евр 13:14).

Западная Сибирь как высохшее дно древнего великого океана стала пространством приобщения души к первичному океану замыслов Бога о творении, который открывается то как вода Крещения, то как темная вода смиренных и покаянных слез, потому что в сем мыслимом океане содержаться все пути творения, и только переплыв оный можно достичь Царства Благости, берег творения нового. Сей первичный океан образ Великого субботства Бога, чьи воды ведут к берегу преображенного нового творения, и Сибирь является его иконой.

В настоящее время Россия переживает кризис своей идентичности и споры об идее России и ее образе не умолкают. Пожалуй, устоявшимся является мнение, что идея России связана не с Европой и не с Азией, а представляет собой особую евразийскую идею, пограничную для обоих сторон света, с одной стороны объединяющую их, а с другой неповторимую. И именно Сибирь является той фронтирной территорией, которая делает эту идею географически реальной.

Однако в духовном смысле обретение Сибири открыло для России другую перспективу, быть посредницей не в горизонтальной плоскости между Европой и Азией, а в вертикальной между Землей и Небом, от Нового Рима к Небесному Иерусалиму. Именно так видели смысл обретения Сибири во времена похода Ермака.

И огромные неизведанные и трудноусваиваемые пространства на восток от европейской России воспринимались как великое молчание перед неизреченным.

Комментарии к данной записи закрыты.