Живые камни

 

Romanae spatium est urbis et orbis idem.

Пространство Рима совпадает с пространством мира

 

1. Первый день. Патрицианский

Пока микроавтобус, мчался от аэропорта Фьюмичино к Риму, взгляд невольно выхватывал из апрельского пейзажа природные отличия от Сибири. Первыми бросались в глаза печальные кипарисы, но ими нас не удивишь. А вот зонтичнообразные гигантские сосны видел впервые, так же как и невиданных размеров тростник, что торчал желто-сухими пяти-шести метровыми зарослями в проносящихся мимо низинах. В остальном же, почти тоже самое: деревья и кустарники топорщили свои голые ветки в сумрачное небо. Весенний Рим встречал нас осенней погодой…

На улице было холодно, а в салоне жарко, так что окна быстро запотели, и вообще стало ничего не видать. Первое же, что я увидел в Риме, выходя из остановившийся машины: две белокаменные колонны поддерживающие кирпично-арочные проемы входа.

Здесь к нам присоединилась наш гид Татьяна, речь которой четыре дня оживляла окружающие нас здания и камни.

Оказалось, что мы стоим на Авентийском холме у базилики святой Сабины. Во втором веке по Рождестве Христовом, Сабину, знатную и богатую женщину, владеющей поместьем на Авентийском холме, где тогда селилась только знать, обращает в христианство ее рабыня Серафия. Серафию обвиняют в колдовстве и забивают камнями, а Сабину за исповедование Христа судят и обезглавливают.

Базилика оказалась закрытой, возможно монахи, доминиканского ордена, что ныне владеют этой церковью, обедали. Так что нам пришлось довольствоваться только лицезрением деревянной резной двери пятого века. Оглядываясь по сторонам, я обратил внимание на странное круглое отверстие в противоположной стенке. Заглянув в него, узрел закрытый сад и апельсиновое дерево.

Странная дыра оказалась одним из «шедевров» Джованни Пиранези, что реконструировал эту базилику, на которой и оставил следы своей неадекватности, виной которой стал город Рим.

Молодой венецианец был так потрясен развалинами Рима, что стал рисовать их в невероятных количествах в течение многих лет. Постепенно эти рисунки стали переходить в изображение жутких фантастических темниц, застенок, лабиринтов и пыток, которых он так же издал огромный альбом. Сам Пиренези пояснял, что он постиг тайну Рима и эти тюрьмы, суть образы римских духов, держащих и пытающих его сознание. Рим страшный город, живой на мертвом, когда живущие живут развалинами и воспоминаниями, разбомбленными временем.

Всего Пиранези пробурил две дырки, одну здесь — у Сабины, с видом на апельсиновое дерево, привезенное и посаженное святым Домиником, а вторую рядом в комплексе зданий мальтийского ордена, с видом на ватиканский купол собора святого Петра.

Возможной «дыркой в стене», Пиранези хотел символизировать замену идеи Рима, когда вместо небесного отверстия в куполах храмов, человеческое внимание обратилось на отверстие с земной перспективой.

Выйдя из базилики Сабины и пройдя немного по переулку, как раз увидели вдали толпу туристов, толпящеюся у «отверстия Пиранези». Мы туда не пошли, а зашли в храм святого Вонифатия, где покоились его мощи и мощи святого Алексия, человека Божьего.

Интересно, два разных жития, разделенные временем, оказались объединены римским пространством. Семья Алексия, приобрела себе имение через полторы сотни лет у базилики святого Вонифатия, построенной на месте усадьбы его госпожи Аглаиды.

Если в базилике святой Сабины прославлена римлянка, за исповедание веры рабыни, то в лице Вонифатия прославлен раб, поразивший римлян внезапным обращением ко Христу и Его мученическим исповеданием.

Алексий же накануне обручения с невестой ушел подвижничать и не был дома семнадцать лет, а через семнадцать лет вернулся к себе домой, и не узнанный жил под лестницей питаясь объедками со стола своих родителей, и только после смерти был узнан ими.

Мы вошли в базилику через «атриум» — уютный римский дворик, как бы напоминающий, что храм построен на месте дома и сразу за ним увидели предел или капеллу со статуей лежащего Алексия. Над ним как бы парила, украшенный золотом, лестница, под которой он жил столько лет. Но оформление лестницы в стиле барокко, выглядело ужасно, какие-то гипсовые облачка, ангелочки, это все мгновенно утомляет своей прямолинейной вычурностью. В таком же духе была исполнена и вся базилика. Во всем барокко ощущается какой-то протест пережатой человеческой чувственности, которая даже ангельские силы передает через образ ожиревших младенцев.

Мощи святого Вонифатия находились под престолом осененные великолепной сенью. Конечно же православного в современных католических храмах поражает не только отсутствие иконостаса, но и возможность любого, включая женщин, прогуливаться по алтарю, касаться престола руками, садиться на горнее место и совершать тому подобные дикие действия.

Католики совершили еще одно странное дело. Решили документально подтвердить существование святых, и если какое житие не находило подтверждение в исторических документах, то святого вычеркивали из списка святых католической церкви, оставляя их почитание на совести верующего. И Алексей, и Вонифатий попал в этот «черный список», так что почитают их, так сказать, местно.

После базилики отправляемся в небольшой апельсиновый парк, огороженный древней стеной. На стене голова, видимо Нептуна, изо рта которого бьет небольшой источник. По преданию именно здесь сидел Рем, занимаясь авгурством, пытаясь определить по полетам птиц, не ему ли править Римом. Ему, а не Ромулу, сидящему на Палатинском холме, явились первому шесть коршунов, и забил источник воды. Ромулу знамение явилось позже, в виде двенадцати коршунов, и в споре о толковании этих знамений Рем и был убит. Рядом с источником сидел седоусый то ли римлянин, то ли румын и торговал жареными каштанами.

Мы прошли через сад, в котором апельсиновые деревья ломились от спелых плодов, и вышли на край Авентийского холма, с которого открывался прекрасный вид на реку Тибр и Ватикан.

Казалось, что Рим погружен в облако, мелкая морось с расстоянием обретала плотность тумана и передавала свои туманные свойства окружающему ландшафту, так что здания теряли свою каменную устойчивость и над всем этим облачным Римом возвышался купол собора апостола Петра, касающегося своим крестом бесплотного неба.

Здесь, на Авентине, царство успокоившегося Рема. Это там, на Палатине и Капитолии, в царстве Ромула: дворцы, интриги, форумы и триумфы, а здесь монастыри, виноградники и оплетенные глициниями виллы. Здесь патриции искали успокоения и созерцания. Тайна Авентина глубже тайны Палатина, как тайна Рема глубже тайны Ромула. Ибо убитый всегда прообраз Авеля, а значит и Христа. Именно здесь гордое патрицианское сердце римлян с удивлением стало присматриваться к презренной религии рабов – христианству, чтобы с удивлением найти в ней то, чего тщетно искал Рим в своих метаниях и мечтаниях по всему миру.

 

2. Второй день. Имперский

От нашего отеля, что недалеко от Ватикана, ранним утром мы отправились пешком к центру Рима по улице, названной в честь первого итальянского короля Виктора-Эммануэля. Улица эта упирается в Ватикан и первое, что видит папа при выезде из своей резиденции, так это имя ненавистного врага, отобравшего у пап римских светскую власть. Умение организовать такое тонкое и постоянно действующее жало, одна из характерных особенностей римлян.

Минут через сорок мы уже были на смотровой площадке над римским форумом. Подошла наша путеводительница Татьяна. Гнилые осколки форума нас интересовали мало и мы, обойдя грандиозное здание Табулярия, по узкому переулку, вышли на Капитолийскую площадь перед римским Сенатом. К моему удивлению там колыхался огромный плакат с портретом Юлии Тимошенко и требованием предоставить ей свободу. Народ Рима требует от Сената разобраться с несправедливостями в этом подвластном Риме мире. На сенате по-прежнему красуется щит со знаменитой римской аббревиатурой: SPQR — «Senatus Populus que Romanus» («Сенат и граждане Рима»), с которой римские легионеры шли в бой, и начертание которой означало, что данная собственность уже принадлежит Римской империи.

Хотя не того римского народа, ни того Сената уже нет, и это просто политические игры, однако это казалось бы невыполнимое требование ненужной справедливости, как нельзя лучше характеризует римлян.

Сбоку от площади поднялись по широкой лестнице на венец Капитолийского холма — базилику Санта-Мария-ин-Арачели, считающуюся центром Рима. «Святая Мария, небесный алтарь», так можно перевести латинское наименование.

Октавиан Август вопрошал сивиллу, есть ли кто в мире могущественней, чем он и на месте нынешней церкви ему было видение Святой Девы держащей на руках младенца. Август так был поражен этим явлением, что устроил алтарь в своей комнате, который назвал «Ara Coeli» — «Алтарь небес» в честь сего знамения. При строительстве Церкви одну из колонн спальни Августа поместили в Храме.

Нештукатуреная кирпичная Церковь в своей первичной простоте оказывает сильное впечатление. Деревянные старинные двери с двумя орлами. Над ними мозаика Богородицы с надписью: «S. Maria ora pro nobis» – «Святая Мария, молись о нас». «Ara» — «алтарь», «ora» — «молитва», «Maria – Roma», тут же начинают перекликаться латинские буквы.

Вошли внутрь, сразу нога наступила на надгробную плиту знатного сенатора, вмонтированнуюв пол. За столько столетий от миллионов ног, лики и очертание сенатора стерлось, и остался только контур тела. Вот яркий пример христианского смирения после смерти, когда твоя память изглаживается во времени, но остается частичками на подошвах ног верующих в бессмертие.

Перед алтарем гробница святой Елены, матери Константина Великого. Впрочем, к моему удивлению «великим и равноапостольным» Константин считается только у православных. Католики весьма чтут Елену, но император Константин для них не только не святой, но даже наоборот. Рим  явно мелочно не простил ему перенос столицы.

Здесь Татьяна рассказала нам римское предание, о том, что Константин, уже после победы над Максентием заболел проказой. Жрецы храма Юпитера возвестили, что император исцелиться, только если искупается в ванне наполненной кровью невинных младенцев. Однако убеждаемый своею матерью Еленой, Константин погрузился в купель крещения и этим избавился от болезни. Такое пренебрежение к римским традициям Константину не простил ни народ, ни Сенат. Тогда Константин подарил папе Рим, сам же основал светскую столицу на Востоке – Константинополь. Именно в интерпретации этого дара Константинополь был назван «Вторым Римом», что  распространяло право «духовной империи» и на Византию.

Это знаменитый «Константинов дар», реальность которого не оспаривалась и православными, подвергся сомнениям только в 15 веке гуманистами, вступившими в смертельную схватку со светской властью католической Церкви. У гробницы Елены на подставке стоит большая православная икона с образом святой Елены и Артемия Великого. Оказывается, мощи Артемия прятали в гробнице Елены от варварства французских войск, а затем оставили их здесь. Потихонечку спев тропарь обоим святым, и осмотрев церковь, вышли с другой стороны базилики.

Перед нами открылась мраморная громада «Алтаря отечества». Обходя его, еще раз оценили масштабность  и помпезность этого странного памятника, будто желающего затмить собою весь прежний Рим и повернувшегося к прежнему Риму спиной. Хотя он называется: «алтарь Отечества» и вроде бы посвящен объединению Италии, однако его скрытый смысл – победа над властью пап. Огромная статуя короля Виктора-Эммануэля  выплавлена из перелитых пушек замка Ангела, защищавшего папу, так же один из символических уколов. Итальянцы не самый дружный народ в мире и итальянские города-королевства, столетиями ведущие независимое существование не сильно горели желанием объединяться. Движущей силой объединения Италии было больше идеи тайных обществ, с их секулярными планами, чем внутренний патриотизм итальянцев. Памятник же показывает господство возрожденной античности над христианством. Огромная статуя Виктора-Эммануэля, совершенно не соответствует той роли, которую играл этот король-марионетка в объединении Италии. Да и сама монархия продержалась в Италии совсем не долго. Эта внешняя и внутренняя несоразмерность памятника ощущается и итальянцами, которые называют этот «алтарь отечества» — «вставной челюстью». В этом весь Капитолийский холм: «вставная челюсть алтаря отечества», «гнилые зубы античного форума» и «небесный алтарь Святой Девы».

Итак, огибаем белокаменный «псевдоантичный» алтарь и оказываемся на широком проспекте, где-то с километр длиной, в конце которого виднеется Колизей.

Сей проспект, шириной метров тридцать, проложил, прямо поверх развалин  древнеримского форума, Муссолини, ради фашистских шествий. Видимо он хотел воспроизвести в новом виде «Виа Сакра», «Священную дорогу триумфаторов», что шла как раз параллельно по территории древнего форума.

Вообще меня удивило, что в Риме весьма положительно относятся к Бенито Муссолини, который действительно много сделал для города. И роковой его ошибкой была связь с Гитлером. Впрочем, Муссолини и сам говорил, что от германских племен великое искушение римлянам.

Справа и слева от проспекта тянулись форумские останки и стояли медные статуи императоров. У статуи Августа сидело двое «темнокожих факиров» в оранжевых одеяниях, один из которых держал на вытянутой руке палку с площадкой, на которой восседал его напарник. Рядом стояла чашка для пожертвований, но судя по мелким «евро», дела у фокусников шли не очень хорошо. Еще бы, под застегнутым рукавом руки, держащей палку с сидящим на ней человеком, явно прослеживалась поддерживающая балка. Потом по Риму мы встретили еще несколько пар подобных шарлатанов.

Хотя погода оставалась по-прежнему пасмурной, и дул противный холодный ветер, но хотя бы не моросило. Свинцовое небо с блеклыми просветами, наилучший фон для впечатления от  древних останков былого величия.

Мы прошли мимо триумфальной арки Тита к арке Константина, и вышли к Колизею. Триумфального входа через собственную арку мог заработать не каждый император, а только тот, кто лично участвовал в походе, взял богатый трофей и сохранил большинство солдат. Император ехал впереди на квадриге коней с разукрашенным лицом, которому толпа кричала: «Ты бог», а раб одновременно шептал на ухо императору: «Помни, что ты никто и скоро умрешь». Риму нужны были адекватные люди, а не те, у кого кружилась голова, что он и правда – бог. Интересно, что из многочисленных триумфальных арок прямо у Колизея сохранилось именно эти две.

Есть какая-то тонкая логика, сконцентрированная в этих двухстах метрах от одной триумфальной арки до другой. Вот евреи были избраны Богом для несения тайны единобожия за то, что они отказались строить Вавилонскую башню, но когда они отвергли Сына Божьего, то были растоптаны римским императором Титом и на награбленные в Иерусалимском храме сокровища и руками плененных иудеев был построен Колизей, этот новый аналог «вавилонской башни», ибо только «хлеб и зрелище» ныне объединяет весь мир. Смертельная ненависть иудеев к христианам пропитала стены Колизея, и нигде в древности не погибло столько христиан, как здесь. Но через императора Константина это обернулось торжеством христианства во всем римском мире и Колизей, обрушенный и запустевший, стал странным памятником двухтысячелетней схватки между идеей Рима, идеей Иерусалима и идеей Христа, что завязал все это в узел современного мира.

Внутрь Колизея мы не стали заходить. От его громады веяло какой-то жуткой отрешенностью, как от обрушившегося склепа забытого клоуна. Вот она вечная изнанка любого зрелища – мрачные руины, в чьих пустых глазницах свистит холодный ветер.

От Колизея мы двинулись по улице святого Джованни, то есть святого Иоанна, лицезрея слева от себя остатки гладиаторской школы, продолжение которой уходило под асфальтовую мостовую. Проблема совмещения города мертвых и города живых в Риме – большая проблема. Проблема в том, что Рим из самого себя сделал зрелище, ради приобретения хлеба.

Пройдя немного за раскоп гладиаторской школы, подошли к достаточно незаметной двери со старой лепниной, на которой выведено по-латински: «Basilica di S. Clemente» или «Базилика святого Климента». Того самого Климента, третьего папы Римского, мощи которого вернул из Крыма равноапостольный Кирилл, брат Мефодия.

Войдя, еще раз испытал эффект старых базилик, когда после входа в неприметную дверь вдруг попадаешь в огромное внутреннее пространство.

В алтарном нефе раннехристианская мозаика со сложной символикой: овцы, павлины, олени, птицы, Крест Христов как Животворящее Древо, чьи ветви наполняют вселенную и над ним закатные облака последних времен. На алтарной сени изображен якорь. Мраморный пол в виде наборной мозаики. Справа, за решеткой могила безвременно почившего святого Кирилла, скорее всего отравленного римлянами.

Эта базилика, наверно единственная в своем роде, ибо является одновременно вратами в подземный Рим. Монахи, владеющие этой базиликой, решили очистить церковные подвалы, вот и накопали на свою голову.

Спускаемся вниз. Пол базилики двенадцатого века является одновременно потолком той же церкви святого Климента, только четвертого века, но засыпанную камнями полчищами германцев. Здесь частично сохранились древние фрески и первое захоронение святого Кирилла, теперь украшенное благодарственными табличками от разных славянских народов.

Спускаемся еще ниже и попадаем в «митреум», языческий храм в честь бога Митры. Каменные скамьи, в пещерообразном помещении, где сидели адепты, поливаемые сверху бычьей кровью. В глубине статуя Митры во фригийском колпаке, перерезающим кривым ножом горло быку. «Фригийский колпак» Митры рождает прямые ассоциации с «якобинской шапочкой» французской революции. Да, духи не умирают, но маскируются в разные времена под разные идеологии.

Рядом помещение, в котором хранился реквизит для Колизея, и чеканились монеты.

Еще ниже начинаются узкие улицы времен Нерона. Это удивительно, когда касаешься стен, закопченных двухтысячилетним пожаром времени, на глубине пятнадцати метров ниже Рима современного.

Именно здесь, на дне многоэтажного раскопа, мне зримо представилась глубина святого Кирилла, которую не понимают католики, но которая открыта только славянам. Ведь это Кирилл явил мощи Климента Риму, чем легализовал свою азбукотворческую деятельность, чем заложил основы выживания православия на Руси после исчезновения Византии, и чем определилась современная геополитическая конфигурация мира.

И гробницей мученика Кирилла придавлены оккультные тайны митраистов, искавшие откровения в бычьей агонии. И придавлен Рим безумного Нерона, иудаиста и митраиста, казнившего апостола Петра и Павла, и подписавший этим приговор прежней эпохе.

 

3. Третий день. Народный

Новый день начался с северных врат Рима — «Народной площади», «Пьяцца дель Пополо». Вернее с базилики «Санта Мария дель Пополо», давшая название всей площади.

По преданию церковь была построена на народные деньги на месте могилы Нерона. На его захоронении вырос огромный тополь, в кроне которого поселились стаи черных воронов. Место сие считалось проклятым.

Дева Мария явилась папе Паскалю Второму и сама попросила освятить это место церквью, чтобы избавить Рим от демонов, что в виде воронов жили на могильном дереве. Папа лично срубил огромный тополь, и бесы покинули это место.

По странному совпадению «тополь» и «народ» звучит по-итальянски одинаково: «Пополо». Тогда можно подумать, что не тополь, а именно римский народ избавила Божья Матерь от демонов, насажденных в нем внутренним Нероном.

Огромная площадь с египетским обелиском увенчанным крестом, с фонтанами и отходящими улицами, что сторожат величественные Церкви, задумана как «визитная карточка» Рима. Ведь именно через северные народные врата входило в Рим наибольшее число паломников.

Символику врат специально разработал Лоренцо Бернини в честь приезда в Рим шведской королевы Кристины. В семнадцатом веке, когда Швеция была одной из самых могущественных стран Европы, она обратилась в католичество, чем вызвало большое беспокойство в северных протестантских странах, и эйфорию в папском Риме. Казалось, что вот, теперь и другие августейшие особы, отложившиеся от папы, потянуться за прощением в Рим. Поэтому врата были украшены помпезной надписью о счастье и благоденствии всех входящих через них.

Именно через эти врата в Рим вошел замученный своими страстями Мартин Лютер, основатель реформации. Именно здесь он приветствовал Рим, поцелуем земли, как райское место мучеников и святых; чтобы через неделю здесь же плюнув на землю, объявить Рим адом, местом бесов и идолов.

Верх врат украшен странной символикой Бернини. Символ изображает шесть пирамидально расположенных холмов и сияющую звезду над ними. Прямой смысл понятен: город Рим, символически изображенный в виде череды холмов, встречает северную звезду — Кристину шведскую. Хотя сия символика поразительно напоминает шумерскую пиктограмму «Ан кур» — «небесная гора», символ богини Инанны (Иштар, Афродиты, Венеры, Астарты, Минервы, Ромы и т.п.), тогда уже выходит, что в лице Кристины возвращалась богиня утренней звезды, призванная править возрожденческим миром. Ведь Венера, обладала тайным именем Рима — Любовью: «Roma-Amor».

То, что Бернини был членом тайных обществ теперь ни для кого ни секрет после такой шумной рекламы книг и фильма Дэна Брауна.

Да и Кристина Шведская была странной женщиной, гермофродиткой-девственицей. Чрезвычайно умная и амбициозная, слыла носительницей великих тайн. Впрочем, Рим быстро разочаровался в ней, а она в Риме, но, тем не менее, она одна из трех женщин похороненных в Ватикане.

Базилика Санта-Мария-дель-Пополо приобрела исключительное право отпевать умерших артистов, чье ремесло считали презренным как  язычники, так и христиане. Именно с этой Церкви начались «возрожденческие эксперименты» Меризи Караваджо, изобразивший на картинах «распятие Петра» и «обращение Савла» через нетрадиционные ракурсы.

С этой же Церкви и началось распространение неестественного барокко. Внутри храма не уютно, масса лепнины; сложная, не христианская символика надгробий; изобилие изображений всяких скелетов и черепов, плюс какая-то дикая современная статуя Христа в алтаре в виде человека останавливающего поезд, прости Господи.

Мы вышли на свежий воздух. Сегодня на небе ни облачка, но вышняя синева дышала холодом и из-за храмов уже показывалось очередная темная завеса туч. Площадь мне также не пришлась по душе, будто не все демоны покинули ее.

Мы сели в машину и отправились к другому краю Рима, к Сант-Аньезе-фуори-ле-Мура, то есть к базилике «святой Агнии вне городских стен».

Здесь опять окунулись в римскую атмосферу раннего христианства. Базилика построена над катакомбами, где была похоронена святая Агнесса, как ее называют латиняне.

К двенадцатилетней девочке воспылал страстью сын знатного римлянина в эпоху Диоклетиана, но она выбрала в женихи Христа. Тогда ее в наказание с позором отправили в публичный дом, но там ей никто не смог причинить зла и Агнию как колдунью усекли мечом.

Очень уютный и тихий храм, никакого тебе барокко. Золотая мозаика в куполе алтарной апсиды, цветной мрамор. Изображения святой Агнии с пальмовой ветвью и агнцем пропитаны свежей чистотой. Рядом уютный парк и приют для детей. В глубине парка мавзолей Констанции, дочери императора Константина Великого, прославленной в католической церкви, считающийся первой монахиней. Она заболела проказой и вылечилась по молитвам святой Агнии на ее могиле. Мавзолей сделан в виде ротонды, и считается последним монументальным сооружением древнего Рима. Внутри, под куполом гробница, кое-где сохранились старинные мозаики. Перед мавзолеем аккуратные аллеи и небольшое пастбище. Все очень уютно, чисто и торжественно. На это приятно смотреть, потому что в большинстве католические храмы стоят, будто потерявшие хозяина, какие-то заброшенные, полуоблезлые и малолюдные.

От святой Агнии едем к катакомбам Каллиста, что у старой Аппиевой дороги. У входа нас встречает скульптура доброго пастыря, несущего на плечах овечку. Спускаемся в холодный мрак подземелий. Практически все тела отсюда вывезены, справа и слева, вдоль коридора в несколько рядов расположены пустые ниши, в которых некогда лежали тела, закрытые мраморными плитами.

Больше всего меня тронула крипта святой Сицилии. Посреди мрачной кирпичной ниши, покрытой сыростью и плесенью, белоснежная статуя девушки, лежащей на боку с головой обернутой покрывалом с надрезанной шеей из которой выступила кровь. Указательный палец на одной руке и два первых пальца на другой как бы указывали на тайну Пресвятой Троицы.

Уговорившая своего жениха сохранить целомудрие, она вскоре со своим женихом приняла мученическую смерть, и пронзенная мечом в горло была похоронена в катакомбах. Когда в конце шестнадцатого века, ради перенесения всех останков из катакомб гробницу вскрыли, то обнаружили нетленное тело святой, которая даже в гробнице лежала на боку, как полагается девушке. Призванный скульптор запечатлел тело, каким его обнаружили, открыв гробницу.

Тронули и семейные усыпальниц со скромным престолом посреди, чтобы можно было у святых провести литургию. И эта простая безыскусность впечатляла больше, чем грандиозная роскошность городских храмов.

Над катакомбами воспрещалось любое строительство, такие места можно было использовать только под пастбища и, уезжая, нас провожали ромашковые поля обсаженные кипарисами с мирно пасущимися овечками, не ведающими человеческих бурь.

Машина нас привела далее к базилике святого Павла, построенной на месте его казни. Традиционный римский атриум здесь превратился в целую площадь с высоченными пальмами.

Роскошная колоннада задавала четкий ритм окружающему пространству. Внутри все так же настолько величественно и грандиозно, что любые детали тут совершенно теряются и становятся излишними. Если попытаться изобразить учение апостола Павла в камне, то, пожалуй, не будет лучшего решения, чем эта монументальность

Так за день мы посетили северные, восточные и южные окраины Рима и нам осталось только посетить Ватикан, расположенный на западе, но это уже завтра.

Наблюдая из окна машины, проносящиеся мимо римские улицы, дома и людей, пытался понять, почему мир должен быть устроен по принципу Рима? Пришло только в голову, что это возможно, только если Рим выше себя самого, если он вне этого мира. Рим был до Рима, и будет после него. Рим вечен, ибо Рим это сам принцип любого устроения чего бы то ни было. Только поэтому никто не может пройти мимо Рима и все дороги ведут к нему.

 

4. Четвертый день. Папский

Когда следующим утром мы подошли к Ватикану, площадь перед собором апостола Петра была битком. Смотря на многочисленные колонны вокруг площади, вдруг вспомнился сегодняшний сон. Будто я командир пулеметного расчета, что лежит в окопе и стреляет по врагу из всех стволов. Противник так же стремиться уничтожить нас, но этому мешают огромные стволы деревьев, что частыми рядами посажены между нами. Я же докладываю, своему командиру, что стволы мешают нам, хотя они же и защищают нас и я в недоумении, валить их или оставить? В колоннаде я вдруг и узнал стволы, явленные во сне, будто апостол Петр не позволяет католикам и православным уничтожить друг друга.

Нарочитая чрезмерность колоннады, будто она хочет поддерживать небо, действительно рождает ощущение защиты, но в тоже время как-то не по себе от этих каменных объятий. В этом нечто исконно римское, желание обнять весь мир навечно, чтобы он никуда и никогда не вырвался.

На месте собора ранее было болото, где водились огромные змеи, устраивались захоронения и сбрасывались разные нечистоты. Так было, пока Нерон не построил здесь цирк для зрелищных казней преступников империи. Здесь и был распят апостол Петр и захоронен. Говорят, что Нерон, узнав, что Петр уже погиб был вне себя от ярости, ибо желал ему более лютой смерти.

От площади вилась километровая очередь к кассам ватиканских музеев. Мы же дождались Татьяну, которая особыми путями через особый вход повела нас без очереди.

Пройдя внутри рамки металодетектора и купив на прокат наушники, чтобы слышать гида через переговорное устройство, отправились осматривать самые большие музейные сокровища самого маленького государства в мире.

Если, как говорят, у каждого экспоната побыть хотя бы секунду, то для осмотра всей коллекции понадобится восемь лет. Минут через пятнадцать осмотра стало понятно, где находятся все подлинники античного искусства.

Мы плыли в реке людей, что текла в берегах ватиканских залов, в ушах журчал уже ставший нам привычным голос Татьяны, и все многочисленные залы быстро слиплись в одно большое цветное панно. В сознании почему-то остались только три экспоната: одутловатый бюст грустного Сократа; бюст какого-то цезаря, поразительно похожий на Путина; и скульптура собаки, запрыгнувшая на круп оленя и вцепившейся ему в бок, из зала животных.

Через Сикстинскую капеллу попадаем в огромный собор апостола Петра. Если собор апостола Павла передает монументальность и четкость его  грандиозного ума, то собор апостола Петра передает величие и широту его верующего сердца. Это наверно тот удачный случай правильного соотношения объема и пропорций, когда стены не давят, и человек чувствует себя в них вполне комфортно.

При раскопках под собором найдены катакомбы и у мощей апостола Петра отсутствовали кисти рук и ступни ног. По предположению их отрубили при снятии с креста.

Впрочем, в соборе готовились к какой-то службе, он был частично перегорожен и нас вскоре попросили на выход.

На выходе же хлестал холодный ливень, на всех зонтов не хватало и мы частично промокшие добрались до местного метро, на котором и отправились из нынешней резиденции пап к их прошлой резиденции – в Латеранский дворец.

Сенатор Плавт Латеран, после неудачного заговора против императора Нерона, был казнен, а его дворец перешел в собственность римских цезарей. Константин Великий подарил этот дворец папе римскому, и он был резиденцией пап почти тысячу лет, пока не отстроился Ватикан.

Сначала мы отправились в Латеранский собор Иоанна Предтечи, считающимся по иерархии первейшим собором мира, не исключая и собор апостола Петра. Осмотрев великолепные мозаики, прошли во внутренний папский дворик с колодцем Иакова.

Папский открытый дворик действительно меня умилил и умиротворил своей тихой защищенностью. Классическо-римский, квадратный, с двумя рядами витых мозаичных колонн по периметру и крытой галереей, он идеально выполнял ту функцию, для которой и предназначался – утешать. Тут еще неожиданно выглянуло солнце и осветило изумрудную травку с белокаменным колодцем посреди атриума.

На всем протяжении галереи стояли различные реликвии. Меня удивил папский мраморный трон с дыркой посредине, как у туалетного стульчика. Татьяна объяснила, что именно такой смысл и закладывался. Папа не должен забывать, что он не больше чем «гумус» и сам из себя ничего положительного выдать не может. От этого трона и пошла притча о «папе-женщине» и что, мол, эта дырка необходима для проверки принадлежности папы к мужскому роду, что, конечно же, никакого отношения к реальности не имеет.

От Латеранского собора мы направились к «святой лестнице», той, по которой восходил Господь наш Иисус Христос на суд к Понтию Пилату. Эта лестница, как римское имущество, была привезена святой Еленой из Иерусалима в Рим. При входе справа и слева стояли две статуи изображающие поцелуй Иуды и Суд Пилата, сама же лестница мраморная, но покрыта дубовыми досками, ради ее сохранности. По лестнице поднимаются только на коленях, читая при этом пятидесятый псалом или Иисусову молитву. Приходить сюда, конечно же, нужно с запасом времени, ибо процесс восхождения предполагает особую погруженность в себя и отсутствие суеты.

Ранее за «святой лестницей» располагалась как бы «святая святых» христианского мира с «нерукотворным ликом» Спасителя и римский папа, как взявший на себя прерогативы иудейского первосвященника, раз в год восходил в это помещение на коленях по «божественной лествице». И ныне вход в эти помещения закрыт, хотя прежнее значение потерялось, ибо «латеранские дворцы» за ветхостью были снесены и единый символический комплекс распался, особенно после того, как папы покинули это место.

От латеранских дворцов направили свои стопы к базилике Святого Креста, где находятся части Креста Господня, гвоздь и титла с надписью вины Христа.

Храм, созданный на месте резиденции святой Елены, наверное, одно из самых трогательных мест в христианском Риме. Благоговейной тишиной, казалось, пропитаны стены храма. В глубине храма под стеклом святые реликвии. Затем в отдельной комнате подсвеченная копия Туринской плащаницы.

Наверное, выходить из Рима стоит именно из этой церкви. В ней, как нигде сохранилось это ощущение благоговейной и благочестивой тайны, которую так не хватает в других католических церквах.

Выйдя из храма, мы попрощались с Татьяной. Завтра покидаем город.

Если Рим хотел всем мира, то ему нужно было снять все противоречия, что терзают вселенную, и нельзя сказать, что он не старался. Но именно в русском языке наилучше отразилась чаемая в слове римская идея, что Рим является изнанкой мира и наоборот: «Мир–Рим», что пытались изобразить римляне в созвучии слов «город» и «мир»: «Urbi — orbi».

Мне кажется, что «русская идея» не только подхватила и понесла «идею Рима», в совпадении малой и великой структур, но и развернуло ее с нового  необычного ракурса. «Малым» является человеческая личность. В этом смысле максима: «Москва – третий Рим и четвертому не бывать» означает не просто претензию очередной столицы на мировое лидерство, а предельный смысл, что величественней и таинственней человеческой личности уже действительно ничего нет, и она задает принципы и параметры для всего мира. И конечно же нельзя просто объявить и надуть человеческое «я» до всемирных масштабов, без Того, Кто является таковым по своей собственной природе – то есть без Христа.

Так мы и шли по весеннему Риму с осенней погодой; шли под мелко моросящим дождиком, таким знакомым нам на севере; шли вдоль платановой аллеи, такие временные в таком вечном городе.

 

Комментарии к данной записи закрыты.