Живые камни

В этот день мне как раз исполнилось пятнадцать лет, когда наш отряд школьников возвращался с Мультинских озер. Поход прошел достаточно неплохо, осталось только пройти пешком около двенадцати километров до Маральника, где остались на стоянке наши машины. Для окрепших ног, такое расстояние не составляло труда, тем более что рюкзаки уже уехали на грузовике, превращая последний бросок в прогулку. Правда прошли дожди, и дорогу расквасило, и наши руководители решили по навигатору двинуть напрямик по лесным тропам, что, впрочем, было еще интересней. Впереди шел наш физрук со спутниковым навигатором, а замыкала колонну из десяти детей, наш завхоз, чтобы кто из нас не отстал.

Мы переправились по бревну через речку Крепкую и сразу круто взяли в гору. Предчувствие конца похода, раскрашивала все в игривые цвета, природа казалась такой милой, уютной и ласковой. Поскольку прошли дожди, то трава блестела от росы, но шедшие впереди сбивали ее, и я пристроится предпоследнем, чтобы мои ноги остались сухими.

Но, так бывает, что у моих кроссовок развязались шнурки. Наша завхоз постояла надо мной, но я ей намекнул, что мне нужно сделать еще кое-какое дело. Та кивнула и, сказав: «догоняй», прошла дальше. Опасности я не предчувствовал никакой. Люди идут цепочкой по тропинке среди высокой мокрой травы по долине между горами – что тут может случиться? Тем более я видел удаляющиеся детские спины в разноцветных дождевиках.

Сделав все нужные дела, я еще раз осмотрел величественную природу вокруг, вздохнул свежего воздуха, и вприпрыжку бросился догонять ушедших вперед.

Завернув за поворот, где только что мелькали разноцветные спины, обнаружил развилку тропы. Тут ели стояли так часто, что колонну не было видно, хотя были слышны голоса, но обе тропки располагались рядом и не было ясности куда идти. Мне захотелось крикнуть, но передумал, и я выбрал левую тропинку, как мне показалось более натоптанную. По обильной росе, довольно скоро понял, что пошел не по той дороге. В горах часто бывает, что тропинки расходятся, чтобы обойти препятствие, а потом снова сходятся и я решил быстрым шагом опередить колонну и оказаться впереди нее, вот все удивятся: был последним и вдруг стал первым. Поэтому, более не сомневаясь, чуть ли не бегом побежал по дорожке, что забирала вверх. Однако вскоре тропинка нырнула в лог и там снова раздвоилась. Я опять выбрал левую, но она вскоре пошла круто вниз и вправо. Поняв, что идя по ней, я никогда не пересекусь с отрядом, решил, что пропустил какое-то ответвление, поэтому необходимо вернуться назад. Но, поскольку сюда шел очень быстро, то идя обратно, совершенно не узнавал местности: все те же поросшие мхом ели, поваленные деревья и торчащие камни. Дойдя до развилки, я повернул на другую тропку и вскоре осознал, что она ведет куда-то совсем не туда, более того, я теперь не знал, по какой тропинке я шел до этого, и соответственно не имел представления даже как вернуться к исходной точке.

Сначала я не поверил, что заблудился, уж слишком глупо все это выглядело. Заблудиться здесь трудно, поскольку ландшафт понятен: два параллельных хребта и долина, по которой течет река. Соответственно, как бы тропки не петляли, они ведут вдоль хребта к людям. Но опять же, тропки могли оставить не только люди, но и животные, и тогда они могут вести куда угодно и петлять, сколько им вздумается. Я стал кричать, и мне даже показалось, что кричали в ответ, но мне это никак не помогало сориентироваться.

Осталось одно, выбрать самую утоптанную тропу, и идти по ней упорно, пока она не выведет к дороге или еще куда-нибудь.

Вскоре я нашел тропу утоптанную видимо конями, и решил следовать по ней до предела. Примерно через час упорного пути тропинка становилась все бледнее, пока не вывела меня к избушке, возле которой она и закончилась. Домиком, давно не пользовались, он был заколочен, и вокруг стояла в рост человека нетронутая трава.

Сделав несколько кругов вокруг зимовья и убедившись, что дороги далее нет, ничего не оставалось, как идти обратно, но к моему изумлению я обнаружил четыре одинаково утоптанные тропки и я не помнил, по какой я пришел сюда.

Ругая себя за невнимательность, я снова выбрал самую протоптанную тропинку, но тропа вскоре вывела меня на болото с жестким кустарником, в котором она благополучно и терялась. Я попытался вступить на неверную почву, и тут же нога ушла в жижу по колено.

Душу охватил страх, как-то все по-дурацки вышло, нужно было крикнуть еще у развилки, и все было бы хорошо. Из-за каких-то трех минут теперь вместо приятно пути вырисовывались самые неприятные перспективы. Я вспомнил, как егерь советовал здесь вообще не ходить по одному из-за обилия медведей.

Я встал и закричал прямо в мрачные ели: «Эге-ге-ге-ге!» Лес погасил мои крики в своих мягких мшистых лапах, даже эхо не откликнулась. Холодный страх медленно, но неуклонно стал подбираться к сердцу. Можно было вернуться к зимовью, но я не был уверен, что найду путь в переплетении всех этих тропинок, так и буду опять ходить кругами.

С неба пошел крупный холодный, обложной дождь, который, несмотря на ветровку, промочил меня до нитки. Ноги были мокры от росы уже давно, теперь в кроссовках хлюпала и болотная вода.

Меня, конечно, начнут искать, но развернутся только к следующему утру, и если меня не задерет медведь, то переживу ли ночь в мокрой одежде, без спичек, когда температура в горах опускается ниже нуля? Вот и еще один загадочный случай, был человек и вдруг пропал. Ведь даже толком объяснить не смогут, что случилось.

Мысль о смерти пришла просто и естественно. В последнее время, я почему-то часто о ней думал, особенно разглядывая себя в зеркало. Как это так, мне пятнадцать лет, а я умру? Естественный беззвучный вопль ушел от сердца к Богу и затих.

Дождь на время прекратился, и я сел на остов поваленного дерева. Меня потряхивало от холода, я сжался в комок и стал смотреть поверх леса на заснеженные вершины, а они стали смотреть на меня. Где-то я этот взгляд уже видел?

Да, вчера, когда мы ходили на озеро Поперечное, я сидел и смотрел, как с ледников стекают реки в удивительно лазоревую воду горного озера на фоне бирюзового неба и не мог наглядеться, пока не поймал этот эффект переворачивания. Про это я никогда нигде не читал, но именно такое было ощущение, что горы смотрят на тебя, а не ты на них. Наверное, потому что человек считает себя горой, но горы были до меня, и будут после меня и сбивают внутренний масштаб, так что поневоле заставляют смотреть на себя глазами вечности. Или может быть такое ощущение возникло из-за наблюдения начала. Солнце светит на ледники гор, и с них сочится вода, что собирается в горные озера и стремительными реками перетекающие в великую Обь. Здесь еще огонь, земля, вода и воздух собраны в первоначальное единство, чтобы пойти потом каждая разной дорогой, а все же одной. Как ни странно, смотря на горы, в мыслях появилось нечто новое – тихое спокойствие. Прислушавшись, я услышал, ранее не слышанный мной шум горной реки.

Я поднялся, и принял решение больше не держаться неверных тропинок, а идти прямо на шум воды. Ну, конечно же, необходимо просто выйти к реке и двигаться вверх по течению, пока не наткнусь на дорогу. Я продирался сквозь кустарник, перелазил через рухнувшие деревья, обходил камни, ориентируясь на приближающийся шум, пока тот не превратился в грохот скачущей по камням воды в русле реки Мульты, или реки Крепкой, в зависимости от того, насколько далеко я смог уйти, ведь Крепкая впадает в Мульту.

Возле реки обнаружилась крепкая тропа, по которой я бодро и зашагал. Выглянуло солнце, на душе же крепла уверенность в правильном выборе пути. Тропа становилась все шире, пока не выскочила на дорогу у переправы на Мультинские озера, то есть я пришел через два часа к тому же месту, с которого мы вышли. Не снимая кроссовок, прямо по воде я направился по броду в сторону озер, где всегда находились люди.

Если ходу от Мультинских озер до Маральника часа три, то если сейчас поймать машину, то можно как раз успеть приехать до прибытия группы, чтобы не успели поднять тревоги из-за моего отсутствия. Проблема была в том, что развозящие туристов машины приходят к утру, а мы покинули базу довольно поздно, поэтому встретить сейчас здесь хоть какой-то транспорт, было большой удачей.

Не успел я об этом подумать, как на дороге показался уазик. Слава Богу, вопль мой услышан, и помощь спешит ко мне! Я уверенно и по-деловому тормознул машину и спросил, подбросит ли меня до Маральника. По заплетающемуся ответу водителя, в котором я с трудом понял: «Садись, паря», я понял, что водила был изрядно пьян. Что такое дорога после дождя в горах Алтая, это особый случай, тут и трезвому страшно. Как мы слышали, вчера по пути на Мультинские озера перевернулось четыре машины, а ведь тогда дожди только начинались. Впрочем, после лесных ужасов, смерть в машине показалась мне не такой страшной, и я не раздумывая более, заскочил в салон.

Впереди сидели двое мужиков: за рулем постарше, рядом с ним помладше, пьяные оба. Который помладше, подмигнул мне и осоловелым языком проговорил: «Малец, не бойся, это Леха, ему можно доверить жизнь». Водитель Леха, повернувшись, и пытаясь сфокусировать на мне взгляд, пояснил свое состояние: «А ведь и мне страшно, а тормозов то нету. Один только «тормоз» – Федя». Он показал на своего соседа и оба заржали.

Леха вжал ногой газ, и уазик, форсируя брод, стал под углом сорок пять градусов подыматься в гору. «Мужики, – продолжил Леха уже четким голосом, – я вас учить не буду, но если машина опрокидывается вправо, вы резко подавайтесь влево, и наоборот, иначе не проедем, навернемся, как пить дать».

Дорога состояла из глубоких колей, на дне которых вздымались неровные валуны и переплетенные корни сосен. При этом мало того, что дорога шла под углом вверх, но еще и под углом вбок. Тут же нам и помог совет Лехи, уазик, находясь в колее, встал на два колеса, и только наш бросок в противоположную сторону, поставило машину на четыре колеса. «Офигеть», – поразился чуть протрезвевший спутник Лёхи. «Совершенно… сапоги, Федя, – согласился с ним Леха, – а теперь мы так проедем». И машина натужно ревя выехала из казалось бы непролазной ситуации. «Вот это да», – искренне восхищался пьяный Федя. «Алтайские парни, мал-мало водить умеют, – подмигивал ему Леха, – а теперь снова цветочки понюхаем». Машина опять легла, чуть ли не на бок, Федя не успел отреагировать и мимо его носа пронеслись цветочки на обочине. «Офигеть», – снова охнул Федя, – кому расскажешь, не поверят. У нас такого даже в Чечне не было».

Леха ударил по тормозам, и машина встала на склоне, как вкопанная. «А ты что, в Чечне был?» – спросил он. «Ну да, блокпост на Шали в девяностые», – ответил Федя. Леха протянул ему руку: «Киргизия, брат, восьмидесятые. – Он помолчал. – А ты убивал?» «Было дело, на зачистке, рвало потом долго» – передернул плечами Федя. «А я помню своего первого. Нас пятеро было, по девять рожков на каждого, и мы на караван с наркотиками вышли. Я впереди едущего вместе с ишаком и прошил. Всех перебили, муторно было, а не рвало, я ведь зверей с детства потрошил». «Не, у нас не так жестко, страху, конечно, натерпелся, зато сейчас ветеранские идут». «А нам ничего не идет, ведь еще Советский Союз на ладан дышал, официально никакой войны, а мы в день по сто двухсотых отправляли. И все шито-крыто, никому никаких компенсаций, еще и расписку взяли о неразглашении на двадцать пять лет».

Леха снова рванул с места, пару раз из его рук выбивало руль, и он недовольно морщился, потирая обожженную рулем руку. Вскоре машина опять остановилась. Дорога теперь круто уходила вниз, и в самом начале спуска прямо посреди колеи вывернулся внушительный камень. Мужики вышли и кое-как своротили его вниз.

Леха сев за руль подмигнул мне: «Вот сейчас держись, адреналин начнет выделяться в жидком виде. Спускаться то опасней, чем вверх лезть. Если это дерьмо проедем, дальше считай асфальт». Газик поехал и стал скользить под невообразимым углом по неописуемой дороге. Как Леха смог проехать по этому кошмару, было совершено не понятно. «Ваще, офигеть», – замотал головой Федя. Было видно, что Леха был доволен: «Федя, чего-то я устал, может ты дальше поведешь?». Федя только испуганно замахал руками. «Ну как хочешь, может еще по сто грамм?» – предложил к моему ужасу Леха. «Не, сегодня домой, мне больше нельзя, а то жена чемоданы выставит». «А ничего мы тебе здесь другую найдем, еще лучше». «Не, я своей не изменяю». Леха обрадовался: «Так и я не изменяю, только через одну, и моя рада, тревожу ее меньше». «Ну, ты даешь! – снова восхитился Федя, – я так не могу».

Дорога пошла получше, но все равно машину елозило и било так, что казалось она вот-вот развалится.
«А трупы с каравана нам старлей приказал закопать. – Крутя баранку, вдруг серьезно продолжил Леха. – А кого там, пол метра вырыли и все, горы, одни камни, а под ними скала. Одного положим, а другой уже не влезает. Махнули мы на старлея рукой и покидали всех в ущелье: и людей, и ишаков, и мешки с герычем. Ты понимаешь, я сталкиваю все это вниз, а на меня горы смотрят, и у меня ком в горле, душит прямо, в груди тесно, хоть проблевался бы что ли, а не могу. Там я и понял что это за штука такая – жизнь. Это когда ты никто, а любишь всех». «Офигеть», – только и смог прокомментировать Федя.

Дорога совсем выровнялась, и вскоре уазик подкатил к Маральнику. «Ну как, парень?» – Спросил меня Леха. – «Не обделался?»? «Офигеть» – ответил я. «Ну тогда держи пять. – Леха пожал мне руку своими железными пальцами, и посмотрел трезвыми глазами. – Ты извини, мы перевозчики, у нас на алкоголь табу, ни-ни, но с парнем разговорились, братом оказался. Я вот без этой дороги жить не могу, пока по ней не проеду, вроде как чего-то не хватает. Вот и сейчас, Феде класс шоферский показал. Она ведь каждый день разная, дорога наша, а все одна. Вот так-то. Удачи тебе».

Леха сел за руль, махнул рукой, развернулся и укатил по своей дороге.

Совсем недалеко я увидел разноцветные куртки подходящих к маральнику моих сверстников, посчитал их – все на месте. Они тоже увидели меня и побежали. Впереди всех несся наш руководитель, не выпуская навигатора из рук, и что-то радостно кричал.

Все как-то очень гармонично смотрелись на фоне гор, сочетая беззащитность человеческой плоти и жесткую беспощадность гор, что так компенсировало друг друга. Стало тесно в груди. Кто я такой, что это такое случилось со мной? Еще три часа назад я шел тупой, молодой и самодовольный по лесной тропе в предвкушении окончания путешествия, а теперь смиренный и сокрушенный, будто прожил долгую-долгую жизнь, стою и смотрю, как с гор спускаются дети.