Живые камни

(О функции замечаний в педагогической практике)

Отношение к замечаниям является водоразделом между светским и религиозным воспитанием и, соответственно, «камнем преткновения и соблазна» для стремящихся объединить в педагогике земные и небесные подходы в обучении. Они, конечно же, решались и решаются, но их злободневность в быстро меняющемся мире постоянно преследует подвизающихся на этой ниве.

Возможно ли воспитание без замечаний, или они необходимы? Должен или не должен делать замечания учитель ученику? Если не должен, то как воспитывать ребенка, а если должен, то что этим достигается, а что нет?

Обычный учитель даже удивится такой постановке вопроса: конечно же, делать замечания ребенку не только нужно, а прямо необходимо, иначе баловство ребенка не будет иметь границ, а попустительство приведет к печальным последствиям, и все это попахивает снятием с себя ответственности за воспитание подрастающего поколения…

И действительно, педагогика в основание своей деятельности кладет тезис: «исправляй другого», и если мы отменим этот тезис, то не будет никакой педагогики. Поэтому любая борьба на поле самой педагогики с замечаниями детям воспринимается как подкоп под саму педагогическую власть и поэтому обречена на провал.

С другой стороны, основной фундаментальный тезис монашеской жизни, да и вообще христианства: «исправляй себя». И, соответственно, попытки привить на религиозную почву морализаторство и внешнюю регламентацию ведут к фарисейству, осуждению и выхолащиванию благовестия о покаянии и спасении. Поэтому любой священник или монашествующий, претендующий на роль духовного руководителя, старается избегать прямых обличений и замечаний.

Если говорить совсем грубо, то «исправлять другого» в Православии запрещено, точно так же как в педагогике запрещено «исправлять себя». Это следствие, увы, непреложного духовного закона: «не делай другим то, чего не хочешь себе».

Конечно же, и педагог хочет исправить себя, и монашество исправляет других, только «свобода и дисциплина» внутри монашеского воспитания в корне отличаются от «свободы и дисциплины» внутри педагогического воспитания.

Обычно, когда перед педагогом ставится задача о воспитании без замечаний, это вызывает ступор и отключение от диалога. Хотя на самом деле за этим скрывается не что-то сверхъестественное, а просто совершенно иной подход к процессу воспитания, совершенно иное представление о детской душе и о процессах ее роста. В то же время совершенно непонятно, как практически осуществить воспитание на чисто христианских принципах внутри педагогики. В конечном счете, столкновения между педагогикой и христианством внутри самого себя не избегнет никто, стремящийся к воцерковлению, потому что все мы — продукт именно педагогического воспитания и несем в себе его напечатления.

Самое интересное, что педагогику неудержимо тянет в монашескую практику, так как, слыша о полном и безоговорочном послушании в монастыре, педагогика видит в монашеской жизни собственный недостижимый результат. Ведь абсолютное, безропотное послушание — мечта любого педагога, которую он никак не может достичь!

Дело в том, что в основании монашеского и педагогического восприятия лежат разные механизмы. Педагогика, всматриваясь в ребенка, видит его сродным этому миру, т.е. в определенной ситуации, что складывается вокруг ученика и движет его в некоем направлении. Поэтому реакция учителя связана именно с этой двигающей ситуацией, и реакция эта называется «замечание». Таким образом, замечание заряжено формулой по переводу ученика из одного его состояния во внешнем мире — в другое состояние. Сам ребенок обычно воспринимает такое замечание как преграду для осуществления своей деятельности и старается эту преграду обойти — просто потому, что не может изменить самого себя, а в самом замечании нет энергии для перехода в новое состояние.

Религиозный взгляд видит в ребенке сродное другому миру, поэтому ситуацию, в которую погружен ребенок, видит как символ или образ невидимого. Этот образ может войти в слово учителя в виде притчи — неоднозначной, многогранной и таинственной. Замечание изнутри этой притчи обладает значительным останавливающим действием и вводит в ребенка в изумление с ощущением внутреннего успокоения. Иначе говоря, внутри такого замечания скрыта энергия для внутреннего употребления, для перехода в новое состояние.

Принципиальное различие в том, что, в случае замечания из внешней ситуации, учитель является владельцем и хозяином слова, которым он и пытается изменить мир. В случае же замечания из внутренней, притчевой ситуации, слово является владельцем учителя и изменяет внутренний мир и его самого, и его подопечного.

Педагогика неявно предполагает, что учитель и ученик — это несравнимые величины: педагог — скала, а ребенок — песчинка, поэтому учитель не только должен, но и может перемещать эту песчинку по своему усмотрению, при этом не претерпевая изменения в самом себе. Православие же считает учителя и ученика сравнимыми величинами, как две песчинки, где одна чуть больше другой, скалой же называет Бога. Таким образом, педагог не может двинуть ученика туда, куда ему вздумается, не испытав и от него воздействия на себя. Следовательно, ученик никогда не попадет туда, куда хочет учитель.

Воздействие учителя на ученика не эффективно, а противодействие последнего эффективно — вплоть до прямой манипуляции. С точки зрения верующего любые педагогические действия грубы, иллюзорны, а главное — бесполезны, дистрофичны.

Песчинка ведь только притча скалы.

Воспитание — это действительно восстановление питания, где под питанием понимается связь между душою ребенка и Богом. Эта связь может быть осуществлена только через таинственный образ, который и есть «великое в малом», образ временной человеческой жизни на фоне вечности. Задача любого верующего — сохранить собственную связь с Богом и указать на эту связь другому человеку, хотя бы и ребенку. Это возможно, только если взрослый и ребенок сами имеют между собою внутренний контакт.

Проблема замечаний в том и состоит, что они рвут связи между учителем и учеником, а соответственно, покушаются на разрыв связи между ребенком и Богом.

Двигает Бог, люди сами ничего сдвинуть не могут, особенно если это касается души. В этом ключе человеку не только невозможно «исправление другого», но тем более невозможно и «исправление самого себя». Педагог тоже хочет искренне исправить себя, но это у него никогда не получится, так же как и «исправление другого», потому что и «себя», и «другого» педагог исправляет самим собой. «Исправляющий сам себя» обычно приходит к катастрофе в вере. Без помощи Божьей невозможно исправить ни другого, ни самого себя.

Никто никогда никого нигде ни в чем и никак не исправит — такова правда жизни. Тот, кто думает иначе, увы, наказывается отлучением от жизни, прерывает контакт с Богом и начинает осуществлять деятельность, далекую от всякой реальности. Он обманывает и себя, и других, что заканчивается ничем. На ребенка не действует ни «кнут», ни «пряник» по той простой причине, что ученик — это не объект воздействия, а самостоятельный субъект, личность, укорененная в Боге.

На это обычно возражают: а как же в таком случае вообще управлять и осуществлять деятельность?
Сила управления и воспитания, как ни странно, не зависит ни от силы воздействия, ни от желания или воли воздействующего, ни тем более от деклараций или призывов. Она зависит от внутренней полноты и гармонии, что открывается при согласии с Творцом. Открытие непостижимой гармонии и красоты внутреннего и внешнего мира во всех ее трагических противоречиях — как для себя, так и для других — оказывает воздействие необычайной силы. Именно этим объясняется, что часто физически слабый или мягкий человек добивается большего послушания и успеха в воспитании, чем люди с несокрушимой волей и мощным характером.

При реальном воплощении идеала бесконфликтного общения с ребенком возникает множество проблем именно с педагогом — ситуация как бы переворачивается. Проблемы сконцентрированы не в детях, которые не слушаются, балуются, капризничают и т.д., так что их недостатки необходимо замечать и исправлять, а в самом педагоге, который замечает не то, что нужно. Дело в том, что тут возникает известный парадокс: педагог, исправляющий плохое поведение ученика, — пассивен в воспитании. И действительно, балующийся ребенок становится лидером, он постоянно ставит учителя перед свершившимся фактом, и учитель вынужден идти на поводу у ученика. В конечном счете, учитель расписывается в собственном бессилии, т.е. педагогическом поражении, изолируя либо удаляя ребенка, так и не поняв его. Внешнее же отсутствие замечаний, напротив, таит в себе возможность внутренней активности, упреждения поступков ученика словом, понятным им обоим.

В замечаниях, конечно же, есть видимый эффект, но только видимый. А невидимый откат от него намного превышает те видимые достоинства, на которые обычно ссылаются.
Детское послушание очень близко именно к монашескому внутреннему послушанию, а не к педагогическому внешнему. При попытке же соединить то и другое возникает конфликтное поле с множеством разрывов, неувязок и несуразностей.

Надо признать, что отход от замечаний кажется очень болезненным не только для педагога. Для любого взрослого или начальствующего, включая монашествующих, такой путь кажется даже невозможным. Пытающиеся же вступить на него без веры тут же находят множество доводов в невозможности добиться послушания ребенка без одергивания. На самом деле, такую цель как «послушание» даже ставить невозможно: ребенок все равно никого никогда не послушает. Самое большое, на что он способен, это затаиться или притвориться послушным, показывая в спину учителя язык. Если же ученик почувствует тепло души учителя, то вопрос о послушании или замечаниях отпадает сам собой как неактуальный, лишний или даже вредный.

Остается только добавить, что и само замечание того, что другие делают замечание, тоже является замечанием — со всеми вытекающими…

Выбор, собственно, у педагогики небольшой: либо мертвые воспитывают своих мертвецов, либо есть надежда на воскресение.

Комментарии к данной записи закрыты.